Сергей Трахименок - По следам Таманцева

— И чего же охотничья братия не заступилась за него, когда жена сдала его в дом престарелых?

— Не дело братии вмешиваться в дела семейные — это во-первых, а во — вторых, к этому времени братия уже распалась…

— Почему?

— Времена наступили для меня малопонятные.

— В смысле?

— Во-первых, стали приезжать совсем молодые офицеры, а это поколение даже я не совсем понимал…

— А во-вторых?

— Во-вторых, сам Коловратов перестал быть понятен. И когда он начинал говорить о войне, над ним стали потихоньку посмеиваться. Правда, делали это не в глаза, но он, видимо, чувствовал это. Однажды тот же замполит сказал ему, что о войне невозможно узнать правду, пока живы ветераны войны.

— Да, — согласился он. Но Коловратов не подумал, что в эту фразу замполит вкладывал совершенно другой смысл.

— И какой же?

— «А ветеранов с каждым годом становится всё больше и больше», — сказал тогда замполит.

— И Коловратов обиделся?

— Да, но тогда он виду не показал, а отомстил замполиту по-своему. В сорок шестом перебрался Коловратов в Сталинск и стал инструктором по спорту и туризму. В сорок восьмом отменили карточки, жизнь стала лучше, появились люди с деньгами. Они жаждали развлечений. Коловратов стал водить группы в тайгу. Работа — не бей лежачего. Неделя — на маршруте, две недели — дома. На маршруте даже интересней. Разный попадался в группах народ, но опять же, что нравилось Коловратову, он для всех в тайге — царь и бог. Он один всё знал и умел. Иногда у костра как-то неожиданно, сам по себе заходил разговор о войне, и Коловратов мог рассказать туристам о рейдах в немецкий тыл. Но когда особо любопытные пытались выяснять детали, многозначительно умолкал. И слушатели правильно понимали: время деталей ещё не наступило.

Осенью сорок девятого он пошёл в тайгу с очередной группой. В группе был мужик по имени Владик, который ему сразу не понравился. Но разве в мужиках дело, ведь ещё от первого срока на бедре Коловратова красуется наколотая тушью в три иголки надпись: «Вот что нас губит», — а ниже неё — бутылка, нож и женщина.

Была в той группе женщина, которую взял с собой Владик. Звали её Клавдия. Её интерес к своей персоне Коловратов почувствовал сразу. Была ли это истинная страсть или только способ позлить своего дружка, тогда трудно было понять. Но между мужиком и Коловратовым началось незримое соперничество. И надо же такому случиться, что на одном из привалов Владик предложил устроить соревнование по стрельбе. Но не просто так, а после стакана спирта.

Разлили спирт по кружкам, поскольку в поход стаканы не брали, выпили.

— Пошёл, — сказал мужик.

Кто-то бросил в воздух кепку. Владик выстрелил первым, но промахнулся. И тогда выстрелил Коловратов. Кепку резко подбросило вверх, раздались восторженные возгласы.

Но мужик не согласился с результатом. И тогда они повторили соревнование. Владик опять проиграл.

Ночью в палатку Коловратова пришла Клава. Раньше он никогда не допускал на маршруте вольностей с туристками. Но спирт сделал своё дело, и Клавдия осталась у него, пообещав, правда, утром перебраться в свой спальник.

Солнышко уже ощущалось даже сквозь брезент палатки. Коловратов выбрался наружу и увидел свой нож, всаженный по самую рукоять в спальный мешок Клавдии. Нож был широкий, и на спальнике совсем не было крови. В первую минуту Коловратов подумал, что его так жестоко пытаются разыграть, мстя за вчерашний проигрыш в стрельбе. Но всё оказалось не так просто. Потом была драка с Владиком, который прекрасно разыграл роль оскорбленного любовника и мстителя за убитую подругу.

«Два петра», как говорили зэки, из своего двадцатилетнего срока оттянул Коловратов и решил в Сталинск не возвращаться. Он поступил в Хабаровске в строительный техникум. Окончив его, попросился в самую глушь, в посёлок Канино, оттуда потом никуда не уезжал.

Перед самым отъездом из Хабаровска познакомился он с женщиной, напоминавшей ему ту девочку-связную, которую он спас в Белоруссии. Впрочем, с той поры Коловратов, казалось, прожил несколько жизней — и настоящих, и вымышленных, и стал их путать.

Петрович довёз меня до Благовещенска. Там я попытался взять билет до Улан-Удэ, но выяснилось, что самолеты из Благовещенска туда не летают. Пришлось брать билет до Иркутска на завтра, прощаться с Петровичем и спешить на вокзал, откуда я электричкой отправился в Белогорск.

Дом престарелых я нашёл быстро, но начальства на месте не оказалось. Точнее, самым главным человеком там на момент моего появления была кастелянша. После недолгой беседы я напрямую попросил её о помощи. Сказал, что хотел бы поговорить с Коловратовым, но знаю, что он старик вздорный и может меня послать…

— Нет, — перебила меня кастелянша, — не может.

— Почему? — удивился я, не догадываясь о причинах такого ответа.

— Он умер, — просто ответила кастелянша.

— И давно?

— Полгода назад.

— А почему об этом никто не знает?

— Мы сообщаем родственникам, но если они не приезжают и не забирают умершего, хороним сами на местном кладбище.

— Вот как.

— Вы его родственник?

— Нет, я человек, который его хорошо знал.

Я не стал спрашивать у кастелянши, как проехать на кладбище. Кладбище самое известное место в любом городе. Если не верите мне, то проверьте: все жители городов, посёлков и других населенных пунктов могут не знать, где у них сидят начальники, но где находится кладбище, вам подскажет любой. Недолго думая, я поймал частника и попросил его отвезти меня на кладбище. По дороге я сказал ему, что захоронение должно быть свежее, полугодичной давности.

— Частное или общечеловеческое? — спросил мой водитель, ошарашив меня последним прилагательным.

— В каком смысле? — не понял я.

— В прямом. Если его хоронят родственники, то это частное захоронение, если организации, то общечеловеческое.

— Они что, в разных местах?

— Разумеется.

Подъехали к кладбищу. Я попросил водителя подождать меня и пошёл влево, туда, где были так называемые общественные захоронения. Могилу я нашёл быстро. Табличка, прибитая к деревянному колу, сообщала, что здесь похоронен Коловратов Григорий Иванович. Там же значился год рождения и год смерти, а ниже кто-то приписал шариковой ручкой: «Награжден орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны второй степени».

Вернувшись с кладбища в город, я решил добраться до вокзала и уехать в Благовещенск. Но всему этому не суждено было сбыться, поскольку на последнюю электричку я опоздал. Я обратился к старушкам, которые «дежурили» на подступах к вокзалу, и не ошибся. За триста рублей одна из них согласилась предоставить мне комнату.

Звали старушку Антоновной. Она привела меня в квартиру, показала комнату, в которой было ещё три кровати, и стала опрашивать по схеме, известной со времен римского права: кто я, откуда, с какой целью и по какой нужде прибыл в Белогорск.