Фабиан Гарин - Василий Блюхер. Книга 1

Настя, сдерживая смех, выскочила из-за конторки, подбежала к Василию и, не дав ему опомниться, быстро поцеловала в щеку.

— Ловко ты его отделал.

— Иди к себе наверх! — строго сказал Василий. — Все вы одного поля ягоды.

Настя мгновенно преобразилась. Ее лицо сразу приняло независимый вид, и она, напустив на себя строгость, певуче произнесла:

— Ты со мною помягче, я могу коготки показать.

— Идите из лавки, барышня, — деловым тоном предложил Василий, — иначе папеньке скажу, что мешаете работать.

Настя промолчала и, высоко задрав голову, поднялась по лестнице в квартиру.

Сеня забежал в лавку и, убедившись, что хозяина нет, таинственно сообщил Василию:

— Нашел такую бумажку, что беспременно в полицию надо отнести.

Василий впился глазами в крупные печатные буквы и читал вслух:

— «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Граждане! Вчера вы видели зверства самодержавного правительства! Видели кровь, залившую улицы! Видели сотни убитых борцов за рабочее дело, видели смерть, слышали стоны раненых женщин и беззащитных детей! Кровь и мозги рабочих забрызгали мостовую, мощенную их же руками. Кто же направил войско, ружья и пули в рабочую грудь? — Царь, великие князья, министры, генералы и придворная сволочь.

Они — убийцы! — смерть им! К оружию, товарищи, захватывайте арсеналы, оружейные склады и оружейные магазины. Разносите, товарищи, тюрьмы, освобождайте борцов за свободу. Расшибайте жандармские и полицейские управления и все казенные учреждения. Свергнем царское правительство, поставим свое. Да здравствует революция, да здравствует учредительное собрание народных представителей! — Российская социал-демократическая рабочая партия».

— Кто тебе сказал, что листовку надо отнести в полицию? — спросил Василий, еще больше озлобясь после стычки с Геннадием Ардальоновичем и Настей.

Сеня мямлил. Василий посмотрел на него недобрым взглядом, сложил листовку вчетверо и, спрятав в карман, сказал:

— Дурак! Принесешь, а тебя спросят, где взял. Начнешь мэкать, и тебя сразу сцапают да в кутузку. Не рад будешь.

— Чего кричишь? — испуганно отступил Сеня. — Нешто сам не понимаю? Надо ее на забор наклеить.

— Завтра ночью наклеишь, а сегодня я еще раз ее почитаю.

Оставшись один, Василий подошел к конторке, положил на нее локти и уперся руками в лицо. Так он любил думать. «Неужели можно жить без царя? — размышлял он. — В листовке так и написано — правительство поставим свое. Это не про меня думают: я еще молод и не рабочий, а только приказчик у купца второй гильдии. Неужели же рабочие, которых я видел у Нарвской заставы, смогут управлять, как царь со своими министрами?» Все перемешалось в голове, и трудно было решить этот вопрос, но неожиданно у Василия мелькнула мысль: «Почему бы не пожить без царя, — может, без него и лучше». Даже злость его взяла, что не с кем поговорить, разузнать. «Надо бросить лавку и уйти на завод. Руки у меня крепкие — работы не боюсь, а на заводе сразу пойму, что к чему». Но тут же возникли новые сомнения — где жить, кормиться? «Неужели Фадей Фадеич не позволит остаться на кухне?»

Мысли Василия были прерваны приходом хозяина. Он направился прямо к конторке. Василий уступил место и отошел к прилавку. Хозяин открыл конторку, долго рылся в счетах и лукаво спросил:

— Зачем с благородными людьми задираешься?

— Это вы про кого, Фадей Фадеич?

— Ну хотя бы с Геннадием Ардальоновичем.

— Не задирался я с ним, — спокойно ответил Василий, — взял за загривок и вышвырнул на улицу. А больше ничего. У меня на полках товар, в конторке деньги, мне за все отвечать. Я никому не позволю в лавке своевольничать.

Фадей Фадеевич заинтересованно слушал.

— Мне Геннадий Ардальонович говорил иное.

— Так вы позовите его, я уступлю ему мое место.

— Это ты брось, я тебя не отпущу.

— Так не корите. И без Геннадия Ардальоновича тошно жить.

Хозяин с удивлением посмотрел на Василия. Он привык к тому, что перед ним всегда стоял послушный деревенский парень, а он, Воронин, его благодетель.

— Надбавку хочешь? — догадался Фадей Фадеевич.

Василий не ответил и отвернулся. В эту минуту хозяин понял, что Василию пора занять иное место, а отношение всей семьи к нему должно измениться. Вовек не найти такого преданного приказчика. По существу, он управляет всей лавкой, ведет счета и переписку, распоряжается бесконтрольно деньгами, а честность его фанатична. Родной сын так не вел бы дело отца, а норовил бы присвоить малую толику денег. «Не парень, а клад», — подумал Фадей Фадеевич и добавил:

— Чего молчишь? Может, у тебя другой какой гнет? Сдается мне, что ты на Настеньку засматриваешься.

— Ни к чему эти разговоры, — ответил Василий. — Что Настасья Фадеевна мне нравится — не таю, но мы не пара.

— Зря! Мне ты люб. Из тебя через пяток лет купец на славу выйдет.

Такого разговора Василий не ожидал. Вот бы Луше услышать эту речь! И льстить не надо, а только низко поклониться и поблагодарить благодетеля, что судьбе угодно было улыбнуться ему, деревенскому парню. А дома-то как обрадуются отец с матерью, по всей деревне говорить будут: «Васька-то, гляди, купцом заделался, барином по Питеру ходит». Но в эту минуту перед глазами возникла Дворцовая площадь с грозной колонной, и ненависть, словно тошнота, подступила к горлу.

— Не быть тому, Фадей Фадеич. Настасья Фадеевна сама по себе, а я сам по себе. Она необыкновенная барышня, большого, можно сказать, ума, даже таланта. Дайте ей волю в науках — не пожалеете.

Таких речей Фадей Фадеевич не слышал. Сколько приказчиков встречал на своем веку — все норовили обмануть хозяина, обсчитать, утаить. У всех подобострастие в лице, готовы стоять на задних лапках. А этот горд, копейки лишней не возьмет, да и не радуется тому, что за него могут отдать красивую купеческую дочь с приданым. «Что бы это могло быть?» — удивился Фадей Фадеевич и спросил:

— Почему не о себе заботишься, а о Настеньке?

Василий обрадовался неожиданному случаю объясниться с хозяином начистоту.

— Не все люди на один манер, — ответил он, — кто во сне видит себя купцом, кто зарится на хозяйские деньги. А мне ни того, ни другого не надо. Учиться бы мне, да денег за меня никто платить не станет. Через год пойду на фабрику рабочим. Про меня и весь сказ. А Настасье Фадеевне беспременно помогите, вы ей родитель, у вас деньги есть.

— Про Настеньку — это особая статья. Может, ты и прав, но моя Гликерия Филипповна — баба капризная. Мне с ней совладать труднее, чем с чертом. Вот тебя я не понимаю. Неужели на фабрике лучше, чем у меня? Волю я тебе дал полную, доверие мое ты оправдал — и я к тебе с почетом, хотя тебе только семнадцать годов. Опять же в дом хочу тебя взять на полных правах и комнату выделить.