Богдан Сушинский - Флотская богиня

— Не знаю, как сложится моя фронтовая судьба, но… Словом, — сбился он с мысли, — как тебе все это объяснить?

— Как говорят в таких случаях у нас на лекциях: «А теперь перескажите все это своими словами».

— Еще вчера я чувствовал себя несчастным из-за того, что мне, с детства мечтавшему о море и с таким трудом поступившему в военно-морское училище, по существу, так и не пришлось послужить на кораблях. И даже воевать придется не на море, а сухопутным пехотинцем. Человека, считайте, лишили главной цели его жизни…

— Недавно у Льва Толстого я прочла: «Проявление чувства любви невозможно у людей, не понимающих смысла своей жизни».

— Что, так и сказал?

— Так, — решительно подтвердила Евдокимка. — Вы же, как я понимаю, со смыслом своей жизни давно разобрались.

— А знаешь, как я определил, что ты, ну, словом, что ты для меня не такая, как все остальные?

— То есть что ты влюбился? — все еще не способна была отказаться Евдокимка от своего мальчишеского озорства.

— Точно, — с благодарностью подтвердил Сергей. — Когда понял, что тем последним словом, которое сорвется с моих губ перед гибелью, — будет твое имя. Это очень важно, чтобы у идущего на смерть существовало в душе такое имя.

Евдокимка растроганно помолчала, вздохнула и проговорила то, что просто не могла не сказать:

— Я тоже всегда буду помнить, что есть такой боец, чьи уста произносят мое имя. Причем необязательно перед гибелью.

— Постараюсь, чтобы не перед гибелью, — едва слышно, взволнованно пообещал моряк. — И, если удастся выжить, непременно встретимся под этим же кленом.

Когда лейтенант несмело, едва прикасаясь губами, поцеловал ее в щеку, Евдокимке вдруг совершенно некстати вспомнился его «выстрел милосердия» там, у сбитого вражеского самолета. Этот поцелуй морского пехотинца, идущего завтра в бой, тоже почему-то показался ей своеобразным «выстрелом милосердия».

Видимо, старик действительно сумел заронить в сознание и пулеметчика, а через него — и командира роты, какие-то зерна сомнения. Их ростки проявились буквально с первых минут общения.

Командовал подразделением, оставленным для прикрытия на западном берегу Ингула, старший лейтенант. Обосновавшись в одной из брошенных хат, буквально в пятидесяти метрах от передовой, этот офицер не позаботился о том, чтобы обзавестись блиндажом, землянкой или какой-либо щелью, где можно было бы отсидеться во время бомбежки. Не подумал он и о том, чтобы обнести свой командный пункт окопом. Он вообще вел себя так, словно оказался на постое в глубоком тылу.

Ниже среднего роста, невообразимо тощий и столь же невообразимо нервный, старлей встретил Гайдука во дворе, располагавшемся на небольшом плато, в километре от которого виднелся плёс реки, пробивавшейся в этих краях сквозь живописные каменные ворота.

Несмотря на то, что майор представился, как офицер контрразведки, выполнявший особое задание в тылу врага, и даже предъявил удостоверение, старший лейтенант Сердюков неожиданно набросился на него с пистолетом в руке, обличая как вражеского лазутчика, фашистского агента, из бывших белогвардейцев, еще кого-то там… Доведя себя почти до истерики, этот вояка даже объявил, что его, майора, как предателя Родины, он прямо здесь, лично, по законам военного времени…

Рослый кряжистый Гайдук совершенно спокойно выслушал все это, посоветовал почистить и смазать запыленный пистолет и спросил, где в эти минуты находится политрук роты, надеясь, что тот наверняка окажется, если не мудрее, то хотя бы спокойнее.

— Сейчас же позовите его, старший лейтенант, пока не наделали глупостей, за которые придется расплачиваться не только вам, но и всей вашей семье.

Спокойный, уверенный тон контрразведчика явно подействовал на командира роты, потому что настрой его тут же сменился:

— Но ведь по форме одежды и по одному из удостоверений вы всего лишь лесничий, — уже не обличал, а, скорее, оправдывался Сердюков.

— А вы хотите, чтобы я разгуливал по вражеским тылам в мундире офицера НКВД?

— Откуда мне знать, кто вы на самом деле?

— А вам и не положено знать, — резко осадил его майор. — Связь с тем берегом у вас есть?

— Нет, пока что.

— Почему? У вас что, нет телефонистов, нет кабеля?

— Все равно долго здесь не продержимся, — обреченно молвил старший лейтенант.

— Выяснили, кто соседи слева и справа?

— Нет… Если так, по-умному, то нас вообще нужно было перебросить на тот берег Ингула, чтобы оборону занять по водному рубежу.

— А вам не приходило в голову, что роту вашу, старший лейтенант, только потому и оставили здесь, чтобы не позволить немцам с ходу форсировать реку, а значит, дать возможность другим частям укрепиться по левому берегу?

Пока вестовой разыскивал политрука, сам «лазутчик», не обращая внимания на запрет и угрозы комроты, взошел на холм и осмотрел позиции.

— Советую уже сейчас создавать вторую линию окопов, подводя их к самому берегу реки. Устраивайте свои позиции в виде небольшого плацдарма, чтобы иметь за спиной хотя бы метров триста берега — для отступления или для подхода подкреплений.

Политрук появился в те минуты, когда в западную часть села уже входила немецкая колонна, впереди которой двигались два мотоциклиста с разведчиками. Бесстрашно развернувшись на лужке, они остановились, и старший, очевидно, офицер, не спеша вышел из коляски. Он вел себя так, словно был удивлен, что кто-то там пытается мешать продвижению его части.

Сердюков прокричал вестовому:

— Передать по цепи: огонь пока не открывать. Подпустить поближе! Беречь патроны! — и тут же приказал политруку, только что призванному из запаса партработнику в новенькой старательно отутюженной форме: — Разберитесь с этим задержанным.

— Это кто же меня задерживал?! — возмутился Гайдук, однако комроты уже поспешил к своему штабному дому. — Я сам прибыл сюда, чтобы воспользоваться возможностью доложить…

Договорить ему не позволил телефонист, возникнув из ближайшего оврага:

— Товарищи офицеры, есть связь с тем берегом, со штабом дивизии!

— Наконец-то, — ринулся к нему майор, не обращая внимания на политрука, растерянно топтавшегося рядом. — А то я чувствую, что зря теряю время.

Представившись телефонисту, Гайдук выяснил, о какой дивизии идет речь, и тут же потребовал срочно пригласить к телефону начальника разведки или комиссара дивизии. А когда подошел дивизионный комиссар, попросил немедленно сообщить коменданту или начальнику гарнизона Степногорска, любому руководителю, что следующей ночью ожидается высадка немецкого десанта. Скорее всего, это произойдет под утро и в районе железнодорожного поселка, так что пусть готовятся, возможно, придется сформировать отряд ополчения.