Богдан Сушинский - Флотская богиня

— Это ж, кто тут е…рь такой нашелся? — первым не выдержал полковник Волынцев. Прежде чем произнести это, он вопросительно взглянул на генерала, и тот резко повел подбородком в сторону следователя, словно подавая команду «Ату его!». — Мы уже видели таких, которые половину России угрожали пере… А на самом же деле они эту половину всего лишь проср… В общем, видали мы таких еб… как ты, лейтенант. Прошу прощения, Анна Альбертовна, за несвойственную мне лексику.

— Другой лексики он попросту не воспринимает, — с холодной вежливостью простила его Жерми.

— Встать, лейтенант, встать! — зычным голосом командира, привыкшего видеть перед собой плац с полковым построением, скомандовал Волынцев. — Перед тобой — старшие офицеры НКВД и генерал, а ты ползаешь тут на четвереньках. Напился, поди, до поросячьего визга?!

— Никак нет, я трезв, — едва проговорил Дранкин. Чувствовал он себя, как висельник, которого только что извлекли из петли.

— Это еще нужно будет доказать.

Полковник взял из рук Анны пистолет, проверил, нет ли пули в патроннике, дабы этот психопат сгоряча не воспользовался им, и только тогда швырнул его в ящик стола. Так окончательно и не придя в себя после примененного Жерми удара в кадык и нравоучительного удушения, лейтенант приподнялся, но полковник тут же заставил его опуститься на колени, чтобы найти залетевшую под стол обойму.

— Я буду жаловаться, — дрожащим голосом пробормотал следователь откуда-то из-под стола. — Все, что здесь произошло, я изложу в рапорте своему непосредственному начальнику, — явил он наконец Шербетову свое багрово-синюшное лицо закоренелого пьяницы и гипертоника.

— Самое разумное, что вы можете сделать, — проговорил генерал, — это последовать совету офицера разведуправления НКВД товарища Жерми: то есть повеситься на собственных кальсонах. Причем сделать это желательно до того, как вы окажетесь в роли допрашиваемого. Поскольку следователем будет… она же, Анна Жерми.

— Так она что, сотрудница НКВД?!

— …которая проходит испытательную проверку перед заброской в тыл врага, — уже спокойнее объяснил полковник, надеясь, что следователь угомонится; никто из присутствующих здесь в раздувании конфликта заинтересован не был.

— Но, товарищ генерал-майор… — почти мгновенно сменил следователь маску гипертоника на посмертную маску узника колымского лагеря. — Меня никто не информировал. Если бы я хотя бы догадывался…

— А почему вы решили, что кто-то здесь обязан информировать вас, лейтенант? — сурово ухмыльнулся Шербетов. — Идите, и чтобы через полчаса на этом столе лежала расписка, в которой вы обязуетесь напрочь забыть о том, что когда-либо допрашивали или хотя бы мельком видели офицера внешней разведки Анну Жерми. Вам все понятно?

— Так точно, понятно, — испуганно повертел следователь явно онемевшей шеей. — Есть, подготовить расписку, товарищ генерал-майор.

— И чтобы никто, кроме вас, в управлении не знал о существовании этой разведчицы. Одно неосторожное слово — и кальсоны в вашем распоряжении. Всё, вон отсюда!

Формирование третьего батальона 6-й бригады морской пехоты проходило на территории какой-то автомобильной части, люди и техника там уже полегли где-то на подступах к Днепру. Отделение охраны ее тут же было зачислено в моряки, вместе с сотней добровольцев из плавсостава погибших днепровских судов и портовых рабочих. К ним же присоединились и десятки бойцов, набранных по госпиталям и райвоенкоматам.

Евдокии интересно было наблюдать за тем, как быстро обмундированный на флотский манер этот разношерстный люд перенимал выражения и традиции военных моряков. Как тридцатилетние мужчины, в большинстве своем никогда не видевшие моря и не ступавшие на палубы боевых кораблей, по-мальчишески озорно учились заламывать бескозырки и копировать походку бывалых мореманов. А с каким превосходством, щеголяя скрипучими ботинками и клешем черных брюк, посматривали они на бойцов маршевых стрелковых рот!

Кстати, маршевые подразделения эти спешно формировались неподалеку, на территории разбомбленного немцами консервного завода и уходили в сторону фронта раньше, чем солдаты успевали научиться правильно закреплять на своих икрах проклятые портянки [27] Абсолютное большинство личного состава Красной армии той поры довольствовалось не сапогами, а ботинками, к которым вместо голенищ полагались портяночные обмотки. . Под хохот и подковырки моряков, тряпье на ногах разматывалось и тащилось по земле, на него наступали идущие позади, создавая тем самым комичные ситуации — хоть какое-то да развлечение.

Понятно, что в самом батальоне десантников в центре всеобщего внимания оставалась небольшая группа настоящих военных моряков, стихийно группировавшихся вокруг главстаршины Климентия. Самим своим видом безудержного громилы этот, в общем-то, добродушный, уравновешенный человек способен был навести страх на всякого, кому захотелось бы обидеть Евдокимку.

Гайдук, которая и сама могла постоять за себя, умело пользовалась его дружбой. Особенно после того, как Климентия назначили старшиной роты, то есть тем командиром, с каким ни один здравомыслящий боец портить отношения обычно не решается. Достаточно было кому-либо подкатиться к ней с самой безобидной подковыркой, как тут же рядом появлялся старшина и рыком «Оставь парня в покое, пока рынду не надраил!» извещал о праве ефрейтора Гайдук на его, старшины, высокое покровительство. Так что у шутника надолго пропадало желание подтрунивать. Причем не только над ней, но и вообще над кем бы то ни было.

Евдокия старалась перенимать манеры не только морских пехотинцев — ходить, говорить, мыслить, и все вразвалочку — но и мужские манеры. Она училась не краснеть, слушая скабрезные байки о любовных похождениях, плотоядно смотреть на женщин… В батальоне уже знали, что Евдокимке еще нет восемнадцати и что он еще, по существу, мальчишка. Поэтому на возраст его, на «малолетнее шалопайство», списывалось многое — и неокрепший, нередко срывающийся голосок, и мозоли от саперной лопаты или весел на неокрепших руках…

Используя баркас и четыре шлюпки, их рота днем и ночью училась «ходить на веслах», «держать волну» и, «ведя огонь с плавсредств», высаживаться в тылу противника, «закрепляясь на плацдармах». Поначалу работать веслами у девушки получалось так же плохо, как и у многих других бойцов, никогда этих весел в руках не державших. Однако Евдокимка чисто по-женски «подкатилась» к бывшему матросу минного тральщика Таргасову, которого так и называли в роте Тральщиком (тот оказался отменным гребцом), и Тральщик сдался. В свободное время он инспектировал ее, обучая не только работе веслами, но и технике разворота шлюпки, умению вязать швартовые узлы…