Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

— Ты опять за свое? — угрюмо сказал он. — Так-то ты укрепляешь авторитет начальника?

Я видела, как Эдди и Ян с напряженным интересом смотрят то на Франса, то на Руланта. Йохан, усевшийся было в углу, снова поднялся на ноги.

— Да, — сказал он. — Да, так. Мы не затрагиваем авторитета начальника, поскольку он является начальником. Но существует также и взаимное товарищеское доверие, которого никто не должен подрывать. Рулант прав, не к чему затыкать ему глотку. Хорошо, что это сказано теперь, когда тут присутствует Ханна. С этим надо раз и навсегда покончить. Ханна — член нашей организации, и ты, Франс, поступил с ней не по-товарищески. В том-то и дело, что это касается нас всех. Ты обещал прекратить свои фокусы. Что Ханна о нас подумает?

Рука Франса, лежавшая на столе, сжалась в кулак. Затем он рассмеялся с деланной небрежностью, и я поняла, что он сознает свою вину.

— Господь с вами! — сказал он. — Ну чего вы скандалите по пустякам? Что из того, если я немного и переборщил? Ведь все в порядке. Ханна давно уже оправилась от испуга. Не правда ли, Ханна?

Я поборола смущение, которое сначала овладело мной, и торопливо сказала:

— Давайте забудем об этом… На Франса я не обижена… Я понимаю, почему все это случилось… Стыдно только, что я так легко поддалась. Мне следовало быть гораздо рассудительнее.

Рулант уставился на меня своими серыми глазами и сказал:

— Я рад, что ты все так воспринимаешь. У тебя хорошая закваска.

Франс также посмотрел на меня; в его взгляде я увидела откровенную благодарность и дружелюбие.

— Ханна предлагает забыть обо всем, — сказал он. — Ну что ж, молодчина девушка. Итак, забудем…

У него изменился голос, в нем звучало теперь смирение, чего я уж никак от него не ожидала; и наконец он смущенно рассмеялся:

— Да, порой на меня находит дурь… Приношу тебе свои извинения, Ханна, — с трудом добавил он, как будто эта фраза встала ему поперек горла. — Я проникся доверием к тебе с самого начала, слышишь? Поверь и ты мне.

— О’кэй, — сказала я.

Мне показалось, что сидевшие на диване Эдди и Ян облегченно вздохнули. Кажущееся спокойствие Руланта также утратило свою напряженность. Он подошел к столу, сел напротив Франса и пододвинул к себе жестянку с табаком. Йохан, довольный оборотом событий, посмеивался в своем углу. Я слышала, как он открыл дверцу шкафа, услышала легкий стук стеклянной посуды. Затем Йохан подошел к столу и поставил несколько бутылок пива.

Мы выпили водянистого, жидкого пива военного времени. Оно по-настоящему освежило меня. Было всего лишь три стакана. Никогда еще не сидела я одна среди пятерых мужчин и не пила пива с ними из одного стакана. Это было и ново для меня и в то же время казалось вполне естественным и помогло мне быстро преодолеть робость, которая всегда сказывалась в моих словах, в моем поведении. Товарищи мои, я видела, с каждой минутой все больше свыкались со мной, как и я с ними.

Франс сам прошел со мной часть пути по темной ночной дороге, провожая меня в город. Ему, видно, очень хотелось загладить свою глупую выходку, и он старался держаться со мной непринужденно, по-товарищески. Он надавал мне массу добрых советов, предупреждал меня о каждом камешке, на который могло наскочить колесо моего велосипеда; он целых три раза спросил меня, приду ли я еще как-нибудь учиться стрелять, и я со смехом торжественно заверила его, что я в самом деле больше ничем не дам себя запугать. Только когда мы приблизились к городу, Франс решил повернуть обратно. Он стоял, опершись рукой о руль моего велосипеда.

— Да, чтобы не забыть, — сказал он. — Мы должны достать для тебя хорошее, надежное удостоверение личности на тот случай, когда тебе придется идти на дело вместе с нами. Никогда не держи в кармане собственных документов!

— Понимаю, — ответила я. — Такое удостоверение я сама себе достану. Это моя старая специальность.

Он от души рассмеялся.

— В самом деле, — сказал он. — Ты замечательная девушка… Я рад, что ты пришла к нам!

Эту ночь я снова провела без сна. Но совсем иначе, чем прежде. Я была счастлива. Я размышляла о том, что на свете, оказывается, существуют различные формы счастья. Есть беззаботное, по-детски бессознательное счастье, счастье, неожиданно подаренное судьбой, счастье, когда безотчетно поет твоя душа, счастье невинности. И существует еще счастье, полное глубокой серьезности, оно исходит от радостного знания, от сознательного выбора, от стремления к подвигу во имя жизни. Я лежала в своей маленькой комнатке, и душа моя была полна серьезного, мною самой выбранного и завоеванного счастья; единственного счастья, которого я сама могла и имела право добиться. Собственно говоря, даже не душа моя пела, а все мое существо переполнилось благодатным и радостным предчувствием новой духовной общности с людьми, к делу которых я приобщилась.

июле я два раза в неделю ходила вечерами в поместье «Испанские дубы» и училась стрелять. Иногда я отправлялась туда мимо штаба, который находился несколько в стороне от главного шоссе; порой выбирала окольную тропинку между огородами и фруктовыми садами, на которую я выходила через Гарлемский городской парк; иногда же делала большой крюк, чтобы попасть в поместье через ворота, мимо больших скульптур. С самим процессом стрельбы я мирилась, собственно, только потому, что мной при этом неотступно владела мысль: я должна выполнить свой долг. Стрельбе обучал меня большей частью Франс, в отдельных случаях также Рулант или Йохан. Сначала я пугалась звука, производимого выстрелом, но мои новые друзья, казалось, совершенно не обращали на это внимания.

— На главном шоссе очень шумно, — поучали меня они. — Если кто и услышит выстрелы, то подумает, что стреляет лесничий.

Я привыкла к стрельбе скорее, чем ожидала. У меня появилось удивительное ощущение: как будто револьвер был лишь механическим продолжением моей руки, как будто рука сама находила цель. После каждого урока стрельбы все мы собирались в штабе, в доме Моонена. Постепенно я перезнакомилась почти со всеми членами группы. Самого Моонена я также видела несколько раз в саду: это был высокий человек с шишковатой лысой головой и глубокими складками возле рта; светло-голубые глаза на энергичном лице глядели задумчиво и как-то по-детски; при ходьбе Моонен слегка волочил ноги. Когда он впервые увидел меня, в его глазах мелькнуло некоторое удивление; позднее он молча вежливо пропускал меня, словно он был гостем в собственном доме. Он с семьей жил на втором этаже, и я частенько совсем забывала об их существовании.