Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

— Все это вряд ли мне поможет, Франс, — сказала я, мало обнадеженная его мастерством набрасывать портреты. — И еще одна вещь: представь, что я найду их, но поверят ли они, если я скажу им, что приехала от тебя?

— Это будет зависеть от твоего умения убеждать людей, — ответил Франс. — Но вообще-то ты можешь сказать им пароль: «Франс спрашивает, где находятся боеприпасы из укрепления в Сантпоорте».

— Будем надеяться, что после этого они мне поверят, — насмешливо сказала я. — А может быть, они сочтут все это просто западней, и на это, право, сильно смахивает. Ну, хорошо. Я сделаю, как приказано. Когда мне отправляться?

— Как можно скорее, — заявил Франс.

— Значит, завтра, — сказала я.

Франс встал со скамьи, подошел к комоду и, вынув оттуда пачку кредитных билетов по два с половиной гульдена, протянул ее мне.

— Вот, это твои боеприпасы.

Глядя на нас, Вейнант смеялся своим беззвучным смехом.

— В крайнем случае спроси девушек, помнят ли они о девентерских коврижках, их Вейнант всегда приносил им, — сказал он. — Пожалуй, это больше поможет, чем пароль.

— Теперь другое, Ханна, — продолжал Франс, очевидно, немного задетый вмешательством Вейнанта. — У них, конечно, сейчас не должно быть оружия. Но они хорошо знают, как можно его раздобыть, кое-чему я научил их… И вполне возможно, что у Ан и у Тинки все же имеется какая-нибудь «игрушка». Возможно также, что они не сразу почувствуют к тебе доверие и приставят к груди револьвер… Я уже говорил, что они ни черта не боятся… Так что риск есть. Но это ведь как раз то, чего тебе хотелось.

Франс и Вейнант захихикали. Набивая карманы деньгами, я ехидно заметила в тон им:

— Спасибо тебе за нежную заботу. А где мой револьвер?

Франс сразу стал серьезным.

— Лучше оставить его дома. Смотри только, чтобы у тебя были приличные документы!

— Фальшивые, значит, — поняла я. — Тогда я возьму документы кашей служанки, Яннетье де Ваард, и поеду в Твенте устанавливать связь.

Франс оторвал от газеты клочок бумаги и написал на нем несколько слов.

— Вот тебе адреса, — сказал он. — Заучи их наизусть и выброси бумажку.

— Знаю, — отрезала я. — Еще какие-нибудь инструкции, товарищ начальник?

— Мое благословение, — ответил он. — Больше ничего.

— И мое тоже! — крикнул Вейнант.

Я пошла к двери и на пороге еще раз обернулась. Состроив гримасу — добродушно-насмешливую, как было принято у нас в штабе, — я удалилась, провозгласив любимый девиз Эдди, который в свое время произвел на меня глубокое впечатление: «Кровь из носу!»

Взрыв хохота в доме был слышен даже через закрытую дверь.

Поездка и розыски в Энсхеде отняли у меня почти целый день. Я не рискнула направиться сразу к двум партийным товарищам, адреса которых Франс нацарапал на бумажке, а я выучила наизусть. Я приближалась к их домам постепенно, делая вид, что навожу справки у соседей. Я проделала долгий и мучительный путь, и к концу у меня было такое ощущение, словно меня прогнали сквозь строй. Мне пришлось выслушивать уклончивые ответы и терпеть подозрения, а протяжный твентский говор, на котором, люди с добродушным видом мне отвечали, желая отделаться от меня, был для них, очевидно, еще одним средством самозащиты. Но я все выдержала; к тому времени, когда наступила темнота, я уже знала, что по первому адресу поселились фашистские молодчики (про них мне было сказано: «люди, которых мы не знаем»), а по второму адресу все еще проживала прежняя хозяйка дома. Это была старая женщина, первая из всех принявшая меня по-человечески. Слава богу, она знала Эхеринков и даже сама проводила меня к ним.

Супруги Эхеринк были люди средних лет, настоящие, стойкие пролетарии. Они не стали много спрашивать меня, когда я объяснила, что приехала сюда ради Ан и Тинки — они ведь должны понять, подчеркнула я, от чьего имени я приехала, — и что Ан была в Гарлеме моей лучшей подругой. Когда я кончила говорить, супруги поглядели друг на друга. Затем жена сказала мне, что Ан и Тинка уже некоторое время работают и живут во временной больнице. Теперь поздно идти к ним, сказала хозяйка. Она предложила мне переночевать у нее и сварила пшеничной каши, на которую я накинулась, точно голодный волк.

На следующее утро Эхеринк распростился со мной; он предпочел не провожать меня к двум девушкам: «Здесь все кругом имеет глаза!» — пояснил он. Я прекрасно поняла, на что он намекал. Его маленькая жена важно семенила рядом со мной; мне приходилось приноравливать к ее походке, мой неторопливый шаг.

Временная больница находилась позади поселка, где было много вилл, среди огромного сада, который еще сохранил свою зелень и вполне мог быть назван парком. Больница размещалась в светлых деревянных бараках с открытыми верандами, где я еще издали разглядела пациентов, отдыхавших на ласковом осеннем воздухе. Тетушка Эхеринк предложила мне сесть на скамейку и подождать, пока она сходит за Ан и Тинкой. Я глубоко уселась на белую скамью под развесистым каштаном, едва касаясь ногами хрустящего гравия, и следила взглядом за женщиной, пока она не скрылась между бараками. Я пыталась представить себе мой разговор с двумя незнакомыми девушками и лишь тогда подумала, какую глупость я совершила, сказав чете Эхеринк, что Ан была моей лучшей подругой; сама же Ан, конечно, будет отрицать это. Нужно, чтобы они поняли, что сказано это было с лучшими намерениями. Все же я несколько беспокойно, с сознанием своей вины поглядывала на бараки и через некоторое время увидела наконец, как тетушка с племянницами шла через сад ко мне. Приметы, указанные Франсом, почти совпадали: в самом деле, старшая девушка была темнее и выше своей сестрички. У них был простой, аккуратный, даже монашески строгий вид в длинных белых халатах медицинских сестер — маскировка, подумала я. Такими же были и лица двух девушек: простые и в то же время полные какой-то не мирской строгости; пока они приближались, я всматривалась то в одну, то в другую из сестер; я заранее, уже по одному их виду, догадалась, что с такими нелегко будет справиться. Сестры не были обыкновенными девушками, несмотря на их скромный, чистенький вид; они уже выполняли задания в группе Сопротивления, хотя и были тогда совсем юными; они носили оружие и расправлялись с врагом; они знали, что такое бдительность и дисциплина; чем отчетливее я видела их лица — замкнутые, холодные — и их пытливые глаза, тем яснее мне становилось, что мне и тут предстоит сломить стену вполне естественного недоверия. Я поднялась со скамьи и пошла им навстречу. Более высокая, старшая, конечно, Ан — «моя лучшая подруга»; прежде чем она успела что-либо сказать, я протянула ей руку, с трудом прогнав привычную, всегда мешавшую мне робость.