Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка

— Рулант прав. Ты слышишь, Йохан? Положение тяжелое! Я думаю, что ты вел себя как и следовало. Мы не в состоянии предвидеть все, что нас ожидает!..

Малоразговорчивый Ян, подняв свое худое строгое лицо, сказал:

— Но это еще половина дела. Все мы должны быть очень осторожны. По крайней мере в ближайшее время. Пусть буря как следует уляжется. Было бы непроходимой глупостью после этой истории продолжать наше дело, как обычно. Это вы понимаете?..

Кое-кто пробормотал, что, конечно, они и сами так думают. Франс переводил взгляд с одного на другого. Помимо мучительного, горестного сознания, что из-за нас арестованы два товарища, я испытывала ужасное разочарование, как будто меня кто-то жестоко одурачил. Неужели именно теперь, когда дело пошло на лад, когда у нас сложилась спаянная группа, в которой каждый работал в тесном контакте с другими, какому-то роковому случаю суждено было парализовать всю нашу деятельность? Гневные слезы застилали мне глаза; я открыла было рот, чтобы высказать свое негодование, но Франс опередил меня.

— А тебе, Ханна, не мешало бы навестить Вейнанта, и как можно скорее. Ты знаешь, где он лежит. Что же касается предложения Яна… то это дело я решить не могу. Не может решить даже группа… Об этом я должен поговорить с районным руководителем движения Сопротивления и с партийным инструктором…

Голос его звучал тише и как-то устало, и мне даже показалось, что Франс побледнел.

— Надеюсь, вы понимаете, что это такое… — продолжал он. — Это значит заморозить, организацию… Катастрофа!

Эдди рывком повернулся к нему и резко сказал:

— Да, пусть катастрофа! Лишь бы не было еще худших катастроф!

Долго никто не нарушал тишины. Сама я не осмеливалась сказать что-нибудь после заключительных слов Франса и тем более после гневного выпада Эдди. Меня не оставляло чувство острого разочарования и досады; но вот Франс взял себя в руки и еще раз предложил обратиться за советом к товарищам из центра; все мы — и я в том числе — согласились с этим предложением. Теперь судьбу нашей группы будет решать партия. После этого мы молча разошлись по домам, подавленные и удрученные.

Усилием воли я прогнала тоску и сомнения и отправилась в старый дом у крепостного вала, чтобы навестить Вейнанта. Шел дождь, и все вокруг, словно нарочно, лишь усиливало мое уныние; повсюду на улицах — дрожащие от холода люди, очереди перед магазинами, темный, жалкий коридор в доме, порог которого я переступила, противная сладковатая атмосфера больницы, ударивший мне в нос запах карболки и перевязочных средств. Сам доктор Мартин вынырнул из темных недр дома; он был в домашних туфлях с протертыми носами; в одной руке он держал погасшую трубку, а другую руку протянул мне, когда узнал меня:

— Это вы? Вы, конечно, к Вейнанту…

Его насмешливые серые глаза испытующе глядели на меня.

— Ну? Как обстоят ваши личные дела, с тех пор как вы были здесь в последний раз? Нашли вы то, что искали?

Я кивнула; сегодня у меня не было ни малейшего желания обсуждать с ним превратности судеб Сопротивления. Он, видно, догадался, что не от хорошей жизни я навещаю Вейнанта в больнице. Доктор открыл дверь знакомой мне невзрачной комнатки.

— Вам придется немного подождать здесь, — сказал он. — Моя ассистентка как раз возится с раной Вейнанта. — Он ухмыльнулся и продолжал — Видите, тут у нас первоклассный госпиталь… Я все чаще подумываю о лаборатории!

Очевидно, он хотел немного развлечь меня. Я с признательностью, но довольно вяло улыбнулась ему.

— Что, собственно, с Вейнантом? — спросила я доктора.

Он махнул рукой, будто хотел сказать, что и говорить об этом не стоит.

— Что с ним? Да недельки две, а то и дней десять, и он опять придет в норму. Он крепок, как дубленая свиная кожа… Потерял порядочно крови; но от этого у нас есть одно спасительное средство. — Он добродушно ухмыльнулся. — Остальное он сам вам расскажет. Побудете здесь часочек?

Я сказала, что побуду. Он ушел, и я осталась одна со своими мыслями. На столике лежало несколько старых журналов по парусному и автомобильному спорту, а среди них один из последних номеров фашистского журнала «Сигнал». Я стала перелистывать его. К своему удивлению, я нашла там несколько фотоснимков конференции в Тегеране, перепечатанных из английских газет! Это было вынужденным признанием значения конференции, и я воспрянула духом. Долго и с жадным вниманием изучала я фотографии. Сталин, Рузвельт и Черчилль… Строгий, очень сдержанный седой Сталин; Рузвельт, его мудрая, жизнерадостная улыбка; тучный Черчилль с сигарой в пальцах и таким взглядом, будто сравниться с ним в хитрости не может ни друг, ни враг. Я прочла немецкие комментарии — ничего более нелепого нельзя было вообразить. Покорные слуги Геббельса сделали важное открытие: фотографии неопровержимо доказывали, что у Сталина имеется физический недостаток — одна рука короче другой! Вот и все, что нацисты сочли нужным сказать об этой исторической встрече и историческом решении! Их открытие по своей ребяческой глупости превзошло всю немецкую писанину за время войны. Я хихикала над журналом, когда доктор Мартин просунул в дверь голову. Вид у него был удивленный, но довольный.

— Хе!.. Так смешно?

Взгляд доктора упал на раскрытый журнал, который я держала на коленях. — Ах, вот оно что!.. Невероятно, правда? Об этом вы должны сейчас же рассказать Вейнанту… только осторожно, а то от смеха у него снова откроется рана!

— Можно мне к нему? — спросила я.

— А я как раз пришел за вами.

Мы пошли по длинному неосвещенному коридору. От запаха формалина щипало в носу. Доктор Мартин шел впереди. Он привел меня в комнатку, похожую на ту, в которой я ждала. Но тут стояли цветы, висели кретоновые занавески; ширма была обита веселой материей в цветочек, а стены украшало несколько гравюр.

В этой комнате лежал Вейнант, в грубой белой пижаме, на высокой белой кровати среди белых простынь; и даже его добродушное полное лицо побелело. Когда я вошла, он невольно сделал движение, пытаясь подняться, но лицо его тут же перекосилось от боли. Доктор Мартин быстро протянул к нему руку и заставил его лечь.

— Лежать, лежать, друг мой! — приказал он. — Пожалуйста, не поднимайтесь!

Вейнант крепко держал меня за руку. Его лицо выражало одновременно радость, смущение, неуверенность. Я хотела скрыть свои чувства, но не могла совсем не думать о том, что было связано с Вейнантом: наш провал, аресты, а возможно, и временное прекращение деятельности нашей группы… К глазам подступили слезы; больничная комната, Вейнант в постели, доктор Мартин — все слилось. Доктор направился к двери и, проходя мимо меня, крепко пожал мне руку.