Олег Сидельников - Одиссея Хамида Сарымсакова

— Я был звеньевым в пионеротряде при Окружном Доме Красной Армии. Отряд объединял детей военнослужащих. Мы ходили в походы, бегали, закалялись. Особенно увлекались стрельбой. Активно готовились к труду и обороне. Я, например, выполнил нормативы на значки ГТО, ГСО, «Ворошиловский стрелок»... Как это потом пригодилось! Парнишка я был хотя и худощавый, но выносливый.

— В газетах и о твоих стрелковых успехах немало писалось. Скажи спасибо Танечке. Все вырезки сохранила. И даже кое-какие странички своего дневника мне презентовала.

Я вынул из ящика письменного стола блокнот, прочитал несколько торжественно: «18.05.40 г. Почему не бывает чудес? Как хотела бы я идти по улице и встретить Хамида Сарымсакова! Как я о нем соскучилась! Как он нам сейчас необходим!»

Молодой человек молвил в смущении:

— Я действительно им был тогда необходим. Стрелковая команда готовилась к очередным Всесоюзным соревнованиям. Несколько лет я был тренером. А в тридцать девятом, окончив школу, уехал в Николаев учиться на штурмана военно-морской авиации.

— А вот еще одна запись в дневнике, — не унимался я. — Цитирую с любезного разрешения бывшей «бой-девчонки»: «Мы думали, что мы для него (то есть для тебя, Хамид!)... Мы думали, что мы для него дороже всех, а он влюбился в украинку Таню! Но не влюбиться в нее было нельзя — красавица! Огромные серые глаза, косы!.. Мы ему простили».

— Но ведь простили же, — улыбнулся Хамид. — А с Таней познакомился я в тридцать девятом, в Москве, на стрелковых соревнованиях. Приехала она из Одессы... Все прошло, «как с белых яблонь дым». Началась война. Таня тоже воевала, была ранена, контужена. Потом наш пылающий пикировщик рухнул в море...

Мы помолчали.

Чтобы отвлечь собеседника от невеселых мыслей, я перевел разговор на другую тему.

— А конкурс в военное училище не очень велик был?

— Что вы!.. Тогда юноши буквально рвались стать военными. Конкурс в Военно-морское авиационное училище имени Леваневского был такой, как некогда в МАИ или МВТУ имени Баумана. Но мне повезло. Медицинскую комиссию прошел запросто. Экзамены сдал на «отлично». И вообще все у меня было хорошо. Родители заботливые, трудолюбивые. Отец, Газиз Саидович, был комендантом-распорядителем, кажется, в Верховном суде республики. Носил в петлицах по четыре «кубаря» синего цвета. Дневал и ночевал отец на работе. Ранен был...

— На гражданской войне?

— В двадцать девятом. Выездная сессия проходила в Той-Тюбе. Подошла к отцу женщина в парандже и чачване. Отец успел лишь подивиться: уж больно рослая! — и тут же нож блеснул...

Лейтенант Сарымсаков помолчал, прошелся по кабинету легко и бесшумно. Улыбнулся.

— Образование у отца, прямо скажу, далеко не академическое, но умом его аллах не обделил. И он так мне говорил: «Ты, сынок, на меня не очень рассчитывай. День и ночь на работе. Сам себя пестуй. Есть голова на плечах — выйдет из тебя толк. И еще запомни: надо знать в совершенстве русский язык. Большие горизонты открывает он человеку, им хорошо владеющему».

— Ты прекрасно говоришь по-русски, Хамид.

— Это заслуга жизненных обстоятельств. Сперва меня определили в русский детский сад. В русской школе учился. В авиаучилище тоже говорили по-русски. А я был юнцом переимчивым.

Я невольно вздрогнул, ибо вызванный моим писательским воображением лейтенант — меня осенило! — живет ведь в далеком прошлом! Совсем потерявшись, задал вопрос:

— А мама твоя кем была?

— Почему — была?.. Работает на табачной фабрике «Уртак». А до войны — на кондитерской фабрике, тоже «Уртак» — «Товарищ» по-узбекски. Простая работница. И ей тоже не всегда хватало времени мною заниматься, особенно, когда трудилась в ночную смену. Придет с фабрики — отоспаться надобно. А вот тетя Таня...

— Та самая, из Одессы? — неловко пошутил я.

— Я, кажется, с вами поссорюсь, жизнеописатель. Тогда она казалась мне старухой. Подумать только!.. Тридцать с лишком лет! Да и сейчас я ее мысленно только тетей и называю... Жила она у нас. Родители приютили. Откуда она родом, почему одинока, — не ведаю. Была членом семьи. Вот и все. Как родная. И меня сыночком называла. Вот она тоже русскому языку учила. Просто разговаривала. Она и учебой моей интересовалась. Научила, как с людьми душевней обходиться. Радовалась за меня.

— Таким примерным был пай-мальчиком?

— Пай-мальчиком никогда не был. А учился хорошо. Спортом занимался. Не только стрелковым. В старших классах увлекся планеризмом. Общественной работой много занят был. В седьмом классе избрали меня секретарем комитета комсомола школы. А в десятом классе оказали мне огромное доверие — приняли кандидатом в члены ВКП(б)! Даже по тем временам факт неординарный. Кроме меня лишь Иринку приняли в кандидаты партии.

— Какую Иринку?

— Ирину Шиманскую. Она также была секретарем комитета комсомола пятидесятой школы... Да что это с вами, повествователь?.. Нехорошо?

— Сердце... Пошаливает... Седьмой десяток ведь, не шутка.

Не хотелось мне огорчать лейтенанта. Ведь, изучая материалы его короткой лейтенантской жизни, я узнал: в бывшем Индустриальном институте, ныне ТашПИ,есть мемориальная доска. На ней портрет красивой девушки и надпись:

НА ЭНЕРГЕТИЧЕСКОМ ФАКУЛЬТЕТЕ

В 1940 — 1941 ГОДАХ

УЧИЛАСЬ И БЫЛА СЕКРЕТАРЕМ

КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

ИРИНА ШИМАНСКАЯ,

ГЕРОЙСКИ ОТДАВШАЯ ЖИЗНЬ

ЗА СВОБОДУ РОДИНЫ В ВЕЛИКОЙ

ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Воздушный стрелок Ил-2 Ирина Шиманская погибла в воздушном бою в апреле 1944 года.

— Ну как, полегчало? — участливо спросил Хамид.

— Да... Совсем хорошо. Можно сказать, даже отлично. Терпимо, словом... Все это чепуха. Лучше расскажи о друзьях, хотя бы в общих чертах.

— Много было друзей. В соседнем доме жил известный хирург, профессор Кейзер. Я дружил с его сыном, Стивой Кейзером. В школе друзья — Глеб Гаврилюк, Ира Скалковская, Сережа Багликов, Леня Парфенов, Ида Гутерц, Вика Пиотрковская, Жора Александров, Лара Семенова, Аркаша Арутюнов, Олег Сосновский, Юра Блюмберг... Когда жил на Первомайской, сдружился с Тимуром Валиевым. Прекрасных способностей парнишка! В начале сорок третьего приезжал я в отпуск в Ташкент и узнал: из большой группы парней, жаждавших поступить в Высшее Военно-морское инженерное училище им. Ф. Э. Дзержинского, которое эвакуировалось из Ленинграда в Баку, лишь Тимур Валиев выдержал конкурсные экзамены. Учился и воевал. А я тогда летал в небе Заполярья. Тимур же проходил там боевую практику на тральщике. Много таких «практикантов» поглотило Баренцево море...

Хамид умолк. Вновь бесшумно прошелся по кабинету.

Ну, а самый близкий, самый сердечный друг-не-разлей-водой — Олежка Обельченко!..

За окном затеплились уличные плафоны. В кабинете стоял сумрак... И вдруг образ молодого лейтенанта, так ясно виденный мною мысленным взором, стал тускнеть, размываться... Я только и успел сказать: