Богдан Сушинский - Ветер богов

— С каких пор обед в дешевом ресторане стал восприниматься вами как интрига секретной службы? Вот вы действительно все больше удивляете меня.

В «Солнечную Корсику» они отправились втроем: Скорцени, Умбарт и занявший место за рулем Родль. Унтерштурмфюрер Фройнштаг решила, что на сегодня мужских приключений с нее хватит, и предпочла отправиться к себе в номер, у которого Скорцени приказал выставить пост из двух корсиканцев. На всякий случай, во избежание мести баронессы фон Эслингер.

— Так мы наносим визит Муссолини, господин штурмбаннфюрер? — поинтересовался Родль, как только они оставили расположение батальона.

— Завтра же.

— Меня почему-то тянет в Германию.

— Соскучились по жене, любовнице, берлинскому пиву… Что в этом странного?

— Союзники наступают во Франции и в Италии. Русские вышли к своим границам, теперь совершают собственный «дранг нах вестей». В такие смутные, сумрачные дни меня всегда тянет в Германию. Мне кажется, что наше присутствие там хоть каким-то образом поможет рейху.

— Если так пойдет и дальше, то очень скоро вас потянет на фронт, Родль, — не удержался Умбарт, восседавший на заднем сидении с видом босса, которого доставляют туда, куда он приказал.

— Вы все еще злитесь на меня, Умбарт. А зря. Как вы смогли убедиться, тюремщиком я оказался довольно сдержанным, а в каких-то моментах даже гуманным. Что на меня в общем-то не похоже. Так вот, как ваш бывший тюремщик, я считаю, что в будущее следует смотреть с террасы «Солнечной Корсики», а не из камеры гестапо. Впрочем, господин Скорцени объяснит вам это более доходчиво, поскольку наделен особым талантом убеждать.

«Однако он наглец!» — одобрительно признал штурмбанн-фюрер, удивляясь внезапной раскованности своего обычно крайне сдержанного адъютанта.

— Я лишь хотел сказать, что скоро вам прибавится работы в самом Берлине. И не только потому, что наступают союзники. Наступают и ваши берлинские враги.

— Что вы хотите этим сказать, Умбарт? — вклинился в их словесную дуэль Скорцени.

— Вы ведь беседовали с Паскуалиной Ленерт?

— Я не знаю, какую из дам, с которыми мне пришлось беседовать на вилле «Камаче», вы назвали этим именем, — решительно пресек Скорцени всякие откровения.

— Тогда назовем ее дамой Икс. Вас это устраивает? — иронично передернул губами командир батальона корсиканцев.

— Вполне. Так что должна была сообщить мне дама Икс?

— Что заговор назревает не только в Австрии. Его нити ведут в Берлин, в очень высокие штабы. И ставки там похлеще тех, которые признают на Корсике.

— Дама возглавляет итальянскую разведку?

— На итальянскую я бы так не полагался.

Родль помнил, что этот пустынный участок дороги очень нравился шефу, потому предусмотрительно притормозил. Дорога здесь лениво переваливалась с холма на холм. Небольшие оливковые рощицы окаймляли причудливые вершины развеянных ветрами скал, а бирюзовая бухта вспыхивала на солнце большими белыми факелами рыбацких парусов.

Когда они оказались здесь впервые, штурмбаннфюрер Скорцени приказал остановить машину и минут пятнадцать простоял на оголенном каменистом мысе, вглядываясь в морскую даль и в собственную душу. Однако сегодня приказа остановиться не последовало.

— Зря я не отдал вас гестапо, Умбарт. Там страсть как любят разгадывать загадки людей, имеющих друзей из круга любых заговорщиков, в том числе и берлинских. Поэтому конкретнее, — повернул он рассвирепевшее лицо к Умбарту. — Причем учтите, что у нас непростительно мало времени.

Командир батальона обиженно поиграл толстоватыми лоснящимися губами. Еще недавно дружба с «первым диверсантом рейха» казалась ему незыблемой.

— Знаю только, что готовится крупный заговор. С покушением на фюрера, отторжением Австрии и сепаратными переговорами с Объединенным командованием союзников и их администрациями во Франции и Италии. Но никаких подробностей. Если вы считаете, что и после этого есть смысл отдавать меня в гестапо…

— Вы меня разочаровали.

— Замечу, что й баронесса фон Эслингер знает не больше. Другое дело дама Икс. Вот только с преданием ее анафеме гестапо у вас, боюсь, возникнут некоторые затруднения. Тем более что, — взглянул Умбарт на часы, — катер, которым она воспользовалась, еще двадцать минут назад отплыл в сторону Сардинии. Чтобы оттуда уже самолетом она могла вернуться в Рим.

— Хотите сказать, что у нас с дамой Икс попросту не состоялся нужный мне разговор?

— Потому что ваша беседа, очевидно, касалась того, что интересовало даму Икс, а следовало затрагивать и те темы, которые интересуют вас, — назидательно объяснил Умбарт.

«Не остров, а земля обетованная, — поморщился Скорцени. — Здесь каждый, кому не лень, считает своим священным долгом поучать тебя. Хотя… что тебя возмущает? Этого следовало ожидать. Когда не поучаешь ты, начинают поучать тебя — обычная житейская логика».

— К вам пришли, пан полковник, — седые волосы покрывали не только голову и лицо этого галицийца, но и всю его некогда могучую гренадерскую грудь. Вышитая малиновой гладью сорочка покоилась на ковре жесткой седины, странно гармонирующей с белым одеянием старика и бесцветно белесыми глазами.

Второй день Курбатов присматривался к нему, и каждый раз Газда представал в облике некоего ожившего карпатского пророка.

— Кто здесь мог прийти ко мне, старик?

— Из долины. Крестьянин, — объяснил на дичайшей смеси украинских, польских и русских слов. — Справный газда.

Курбатов уже знал, что «газда» означает «хозяин». Но он дважды спрашивал самого хозяина этого затерявшегося в карпатских лесных предгорьях хуторка, как его зовут, и дважды старик с гордостью отвечал: «Газда. Я всю жизнь мечтал, чтобы меня называли газдой. Вот мой дом, вот мои горы. А на склоне — мое поле. Пусть теперь кто-то скажет, что я не газда».

— Так чего они хотят?

— Чтобы твои люди избавили их от банды Ордаша.

— Ордаша? Слышал. Но я не могу сражаться против всех сразу, Газда. Для одних националисты — освободители, для других — бандиты. Разбирайтесь тут без меня.

— Мы здесь проездом, Газда, — добавил Власевич. — К тому же безбилетники.

— Отряд Ордаша — страшнее любой банды, — спокойно объяснил Газда. — Оуновцы сражаются, чтобы Украина стала независимой от москаля и коммуняк. Москали сражаются, чтобы Украина вечно оставалась под Россией и при коммунистах. А ордашевцы — энкавэдисты, которые выдают себя за оуновцев. Все свое варварство они творят, как подлые иуды.

— Так они действительно энкавэдисты? — сразу же изменил тон Курбатов. — Потому и зверствуют?

— Чтобы народ потом оуновцев проклинал. Хотя они тоже не ангелы, у них своих грехов — страшных да неискупимых…