Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП)

— Да, Александр! — Он пошел, сияя благодарностью.

Возникла неловкая пауза: как-то странно смотрел Антипатр, исподлобья. Потом сказал:

— Александр. Царица, матушка твоя сейчас в театре. Быть может, это за ней надо присмотреть?

Александр прошел мимо него и заглянул внутрь через портал. Теперь вокруг стало совсем тихо; только возле входа какое-то движение — это солдаты нашли театральные носилки, задрапированные в черную ткань. Они поставили носилки возле тела Филиппа, подняли его… Плащ соскользнул с лица; офицер прижал веки и придержал, пока не закрылись.

Александр, не двигаясь, продолжал смотреть внутрь. Весь народ уже разбежался оттуда, решив что задерживаться незачем. Боги остались. Афродиту уронили в суматохе; теперь она неуклюже лежала возле своего алтаря; юный Эрос при падении отвалился и облокотился на ее упавший трон. Фигура царя Филиппа прочно сидела на своем месте; ее черные глаза неподвижно смотрели на пустые скамьи.

Александр отвернулся. Он был бледен, но голос остался по-прежнему ровным:

— Да, вижу. Она еще там.

— Она, должно быть, в отчаянье, — бесстрастно сказал Антипатр.

Александр задумчиво посмотрел на него — потом отвернулся, как будто что-то отвлекло взгляд.

— Ты прав, Антипатр. Она должна быть в самых надежных руках. Я буду очень признателен, если ты сам, лично, проводишь ее в крепость. Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным.

Антипатр открыл рот… Теперь Александр смотрел ему в глаза, чуть склонив голову набок.

— Как скажешь, Александр, — ответил он. И пошел выполнять свое задание.

Рядом с Александром никого не осталось. Гефестион чуть выдвинулся из окружающей толпы. Он ничего не хотел сказать, не подавал никаких знаков, — просто предлагал свое присутствие, как подсказывало ему чутье. Александр никак заметно не среагировал; но он увидел в этот момент, что богов благодарят за него. И еще увидел свою судьбу: необозримые просторы солнца и дыма. Он не станет оглядываться, куда бы она ни завела его. Всем сердцем принимал он грядущее: и бремя его, и блеск, и тьму.

Офицер скомандовал носильщикам — царь Филипп двинулся в путь, на позолоченных носилках. Из священного виноградника несколько солдат принесли Павсания, на куске изгороди. Он был укрыт собственным рваным плащом, сквозь плетеные прутья капала кровь. Его тоже надо показать народу…

— Приготовьте крест, — сказал Александр.

Вокруг народ, разговоры в толпе создают непрерывный ровный гул, точно так же и водопад шумит… И вдруг над этим шумом зазвенел сильный, неземной крик: это орел взмыл в вышину. В когтях у него извивалась змея, схваченная со скалы. Они сражались и в воздухе: оба целились друг другу в голову, в тщетных попытках нанести смертельный удар. Александр, привлеченный орлиным криком, долго следил за ними — хотел увидеть исход борьбы, — но враги, продолжая сражаться, уносились все выше и выше в безоблачное небо над вершинами гор, превратились в точку среди ослепительного сияния — и пропали из виду.

— Здесь всё кончено, — сказал он.

И распорядился двигаться наверх, в крепость.

С крепостных стен, вся равнина Пеллы — как на ладони. А за ней — море… И яркое солнце проложило через него широкую сверкающую дорогу.

На восток.

От автора

Вся информация об Александре, написанная его современниками, утеряна. Нам приходится полагаться на исторические труды, составленные спустя триста-четыреста лет на основании тех утерянных источников. Иногда в этих трудах есть ссылки на предшественников, но не всегда. Главным источником Арриана был Птолемей, присутствующий в этой книге; но работа Арриана начинается лишь с воцарения Александра. Начало работы Куртиуса утрачено; Диодор, описывающий нужное нам время и много говорящий о Филиппе, почти не упоминает об Александре до начала его правления. Так что о первых двадцати годах — почти двух третях его жизни — мы знаем только от Плутарха. Но Плутарх, рассказывая об этом периоде, на Птолемея не ссылается. Поскольку тот был живым свидетелем этого времени, надо полагать, что он попросту не стал его описывать.

В моей книге рассказ Плутарха увязан с историческим фоном. Я использовала, с должной долей скептицизма, речи Демосфена и Эсхина. Некоторые эпизоды, касающиеся Филиппа и Александра, взяты из плутарховых “Высказываний царей и полководцев

“

; и небольшое количество — из Атенеуса.

Возраст Александра, принимавшего персидских послов, я вывела из сохранившихся сведений об их удивлении по поводу его вопросов, совсем не детских. По поводу характера Леонида и того, как он обыскивал сундуки мальчика в поисках материнских вещей, Плутарх дословно цитирует самого Александра. Из других учителей, которых упомянуто несколько, по имени он называет только Лизимаха («Феникса»). Очевидно, Плутарх не слишком высокого мнения о нем. Мнение самого Александра появляется позднее, при описании осады Тира. Александр пошел в горы; Лизимах, хвастаясь, что он не хуже и не старше ахиллова Феникса, настоял, что он пойдет тоже. «Когда Лизимах ослаб и не мог больше идти, Александр, несмотря на наступление ночи и близость неприятеля, отказался оставить его. С несколькими сопровождавшими, они неожиданно оказались отрезанными от своих и были вынуждены заночевать в диком месте, в темноте и лютом холоде.» Александр, безоружный, подкрался к вражескому костру, чтобы стащить оттуда горящую головню. Враги, решив, что он не один, бежали; и Лизимах смог спать около костра. Леонид, оставленный в Македонии, получил только посылку дорогого ладана с издевательской запиской, что отныне ему не придется скупиться перед богами.

Филипп сказал Александру, что тому должно быть стыдно петь так хорошо, очевидно на людях, поскольку об этом стало известно. Я взяла это у Плутарха, который говорит, что Александр никогда после этого не пел. Межплеменная война после того эпизода придумана. Мы не знаем, где и когда Александр впервые познакомился с войной; это можно только предполагать, двигаясь назад от времени его регентства. В шестнадцать лет он был послан командовать чрезвычайно важной экспедицией; причем лучший греческий полководец доверил ему эту миссию, нисколько не сомневаясь, что опытные солдаты пойдут за ним. К тому времени они должны были хорошо его узнать.

Эпизод с Демосфеном в Пелле почти полностью выдуман. Однако правда, что этот оратор, выступая последним, имел как минимум несколько часов, чтобы подготовить свою речь; но, тем не менее, сломался после нескольких неуклюжих фраз и не смог продолжать, несмотря на поощрения Филиппа. Эсхину можно здесь верить, поскольку есть еще восемь свидетелей; но сам ли он это спровоцировал — они к тому моменту были уже давними врагами, — мы знать не можем. Демосфен никогда не любил говорить экспромтом, но нет никаких видимых причин, которые вынуждали бы его к этому. Он вернулся в Афины, люто ненавидя Александра; что примечательно, имея в виду возраст мальчика; и, по-видимому, издевался над Эсхином, обвиняя его в заискивании перед Александром.