Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП)

— Каланос вознамерился умереть.

— Аль Скандир, мне кажется, боль терзает его, хоть он и молчит.

— Боль! Он собирается сжечь себя на костре.

Я вскрикнул от ужаса. Такое потрясло бы меня и на площадке для казней в Сузах. К тому же это осквернение божественного пламени!

— Я чувствовал то же, что и ты. Каланос говорит, на его родине женщины предпочитают такую смерть разлуке с умершими мужьями.

— Россказни мужчин! Я видел, как это сотворили с десятилетней девочкой, и она хотела жить. Ее крики заглушались музыкой.

— Некоторые добровольно идут на это. Каланос говорит, что не желает пережить собственную жизнь.

— Разве он не сможет исцелиться?

— Врачеватель ничего не говорит толком. Старик не желает придерживаться режима… Я не смог отказать ему прямо; он тут же попытался бы сделать это сам. Если откладывать день за днем, он может и поправиться — нельзя отбрасывать такую возможность, сколь бы мала она ни была. Впрочем, сам я в это не верю; по-моему, я видел на его лице печать смерти… Но одно знаю точно: если он умрет, то умрет, как умирают цари. Если мы и вправду живем по нескольку жизней, он царствовал прежде.

Александр походил еще немного и тихо проговорил напоследок:

— Я буду там, как подобает другу. Но я не смогу на это смотреть.

Так мы дошли до Суз. Странное то было ощущение — вновь пройти по знакомым улицам. Дворец ничуть не изменился; даже некоторые старые евнухи, не ушедшие с Дарием, до сих пор суетились вокруг него. Узнав, кто я, они сочли меня большим хитрецом, не иначе.

Самым странным было снова стоять в тени от светильников под золотою лозой и видеть эту голову на подушках. Даже инкрустированный ларец встал на прежнее место, на столик у кровати. Глянув вниз, я увидел, что Александр не сводит с меня глаз. Выдержав мой взгляд, он протянул ко мне руку.

Потом он спросил:

— Лучше, чем тогда?

Он даже не мог дождаться, пока я не скажу это сам, полагая, что обязательно нужно спросить. В каких-то предметах Александр был наивен, словно малое дитя.

Дворик с фонтаном и птицами в клетках также остался, каким был. За ним ухаживали с прежним рвением. Александр сказал, это место — как раз для Каланоса. Инд лежал в маленькой комнате, созерцая садик через проем входа. Всякий раз, когда я приходил навестить философа, он просил меня открыть еще одну клетку. У меня не хватило духу сказать, что птицы эти — заморские и вряд ли выживут на воле. То было последнее его удовольствие — смотреть, как они улетают прочь.

Армия Гефестиона со всеми слонами появилась В Сузах незадолго до нас самих. Александр поведал друзьям о желании Каланоса и приказал Птолемею устроить погребальный костер с царской роскошью.

Сооружение напоминало огромный диван, устланный знаменами и гирляндами из цветов; внизу же, щедро пересыпанные арабским ладаном, были слоями уложены смола, и терпентинное дерево, и сухие дрова, и все, что только могло давать быстрое и сильное пламя.

На площади перед дворцом, где со времен Дария Великого проводились все значительные церемонии, навытяжку встали Соратники с глашатаями и трубачами. Одну сторону площади занимали слоны, недавно заново раскрашенные, в расшитых блестками тканях и с вызолоченными бивнями. Большего не мог бы желать и сам царь Пор.

Александр самолично отобрал людей для погребальной свиты. Самые статные персы и македонцы На самых высоких конях, при всем оружии; затем — носильщики с дарами, коих хватило бы и на царскую гробницу: одежды, украшенные каменьями и жемчугом, золотые кубки, вазы со сладким маслом и подносы специй. Все их следовало положить на возвышение, чтобы они сгорели вместе с Каланосом. Александр появился в колеснице Дария, затянутый в белое в знак траура. Лицо его с заострившимися чертами казалось странно неподвижным. Думаю, он устраивал все это великолепие не только с тем, чтобы почтить Каланоса, но и в надежде отвлечься от печальных дум.

Наконец появился живой мертвец: четверо дюжих македонцев несли на плечах его паланкин. Великолепного нисайянского жеребца, коим Каланос должен был править, но оказался слишком слаб, чтобы подняться в седло, вели рядом — его должны были принести в жертву у костра.

На груди философа висел большой цветочный венок, подобный тому, какие инды надевают в день свадьбы. Когда он приблизился, все мы услышали, что старик поет.

Каланос все еще пел хвалу своим богам, когда его положили на украшенный помост. И тогда, что показалось странным даже на этих необычных похоронах, к мертвецу подошли друзья, желавшие проститься.

Вся армия Александра была здесь — полководцы и простые воины, инды, музыканты, слуги… Носильщики принялись складывать свою ношу у подножия костра. Каланос улыбнулся и сказал Александру:

— В этом вся твоя доброта — ты позволил мне проститься с друзьями и оставить им подарок на память обо мне.

Он раздал все: коня — Лисимаху, одежды и прочее — всем тем, кто хорошо знал философа и сблизился с ним за время похода. Когда я взял сухую ладонь в свои руки, Каланос подарил мне золотой кубок персидской работы, формою схожий со львом, сказав:

— Не страшись, ибо выпьешь до самого дна, и никто не отнимет у тебя этой доли.

Последним подошел Александр. Мы отдалились из уважения, когда он склонился над помостом, чтобы обнять старца. Но Каланос сказал ему тихо — и только те, кто стоял совсем близко, расслышали:

— Нет нужды прощаться. Мы встретимся в Вавилоне.

Теперь отступили все. Вбежали факельщики — целый отряд, чтобы огонь разгорелся быстрее. Когда поднялись языки пламени, Александр велел трубить победный клич. Взревели рога, закричали воины, погонщики крикнули слонам, и те подняли хоботы и протрубили салют, каким приветствуют царей.

Александр всегда был внимателен и старался не задеть гордости тех, о ком заботился. Будучи уверен, что никакой старик на свете не снесет эту палящую боль без крика, царь удостоверился, что никто не сможет расслышать его. Когда огонь загудел, он опустил голову и более не смотрел на костер. Но я могу засвидетельствовать, что Каланос просто лежал со сложенными на груди руками, когда цветы вокруг него обращались в пепел. Он не потерял самообладания и не открыл рта. Я смотрел лишь до тех пор, пока пламя не пожрало его, но и те, кто видел все до самого конца, согласны в том, что философ так и не шелохнулся.

Каланос заставил Александра обещать, что смерть его будет отмечена не трауром, но пиршеством, хотя сам философ, не притрагиваясь к вину, никогда не пировал в обществе македонцев. В ту ночь все они были немного навеселе, то ли от ужаса, то ли от скорби, — а может, от того и от другого. Кто-то предложил устроить состязание пьяниц, наподобие погребальных игр, и Александр обещал награду. Думаю, победитель выдул два галлона, не меньше. Многие лежали без чувств до самого утра, на кушетках или же на полу. Скверный способ провести холодную зимнюю ночь в Сузах. Победитель умер от простуды, и вместе с ним — еще несколько человек; так что, в конце концов, Каланос увел с собою больше, чем просто коня.