Мэри Рено - Александр Македонский. Трилогия (ЛП)

Чем мы не угодили этим людям? От Александра они получили свадебные подарки и приданое; он уплатил за них долги; для них он устроил большой парад со множеством прекрасных наград за мужество и верную службу. И все же, едва царь ввел в число своих Соратников нескольких действительно отличившихся персов, этот его шаг был встречен с негодованием. Если Александр бывал вспыльчив и резок с ними, они того заслуживали. На себе я не испытал ничего подобного.

Весна была в самом разгаре; Александр решил провести лето в Экбатане, как и прочие цари до него. Большая часть войска, ведомая Гефестионом, должна была выступить в марш через долину Тигра к Опиде, откуда через проходы в горах вели хорошие, прочные дороги. Сам Александр, желавший увидеть что-нибудь новое, что могло оказаться полезным впоследствии, отправился в Опиду по воде. В тех краях Тигр теряет свой злобный напор; это было приятное путешествие по неустанно извивавшемуся потоку, мимо пальмовых кущ и плодоносных полей, где волы без устали вращали водяные колеса. По мере нашего плавания Александр приказывал избавлять реку от множества загромождавших путь древних плотин, еще в незапамятные времена превратившихся в руины. Тем временем мы бездельничали, спали на воде или же на берегу, как желал того Александр. То был отдых от двора, от тяжкого ежедневного труда и постоянной бессмысленной злобы. Зеленые, мирные дни…

Где-то в конце путешествия, пока воины крушили очередную старую плотину, мы причалили у тенистых зарослей над узким речным притоком. Александр полулежал на корме под полосатым навесом; я положил голову на его колени. Некогда он непременно оглянулся бы по сторонам, дабы убедиться, что поблизости нет македонцев; ныне же он поступал как хотел, и они могли себе думать что угодно. В любом случае рядом не было никого, чье мнение хоть чуточку заботило Александра. Запрокинув голову, он глядел на качавшиеся вверху пальмовые листья и лениво играл моими волосами.

— В Опиде мы окажемся на царской дороге на запад, и я отправлю домой старых вояк. Армия потрудилась на славу, а ведь еще в Индии она едва не стонала от усталости. Верно говорит Ксенофонт, полководец может сносить те же трудности, но для него это — другое. Их слезы тронули меня. Упрямые старые дураки… Но упрямые и в бою. Если они, уже отправившись по домам, вдруг будут созваны снова, это сделает кто угодно, но не я.

Армия вошла в город прежде нас. Опида — городок средних размеров, с желтыми домиками из глиняных кирпичей и, как во всяком поселении вдоль царской дороги, с непременным каменным жилищем для царя. В равнинах становилось жарко, но мы не собирались задерживаться. Во время перехода армии ничего серьезного не приключилось — разве что Гефестион с Эвменом всю дорогу продолжали ссориться.

Их вражда нарастала постепенно, впервые проявившись еще перед Сузами. В Кармании, желая подновить флот, Александр попросил у друзей ссуду, обещая отдать долг, когда они вместе достигнут столицы. Их деньги, по крайней мере, благополучно миновали пустыню и позже были возвращены с прибылью. Но Эвмен был скуп, и когда Александру принесли его пожертвование, царь с иронией возвестил, что не станет грабить бедняка, и отослал деньги обратно. «Интересно, — сказал он мне той ночью, — сколько ему удастся спасти из огня, если его шатер вдруг загорится?» — «Стоит попробовать, Аль Скандир», — отвечал ему я. Царь был тогда навеселе, мы оба смеялись; я бы в жизни не подумал, что он сделает это. Шатер вспыхнул на следующий день. К сожалению, он сгорел так быстро, что в огне пропали царские записи и важные письма. Деньги вынесли уже в виде слитков. Около тысячи талантов, разумеется. Александр рассудил, что Эвмен и без того пострадал от шутки, и не стал вторично просить его о ссуде. Не могу сказать, решил ли Эвмен, что пожар — дело рук Гефестиона… После истории с флейтистом Эвмен сделался до невозможности подозрителен: ежели случалось ему наступить на собачье дерьмо, он даже в этом подозревал Гефестионо-ву проделку.

Двигаясь к Опиде, они не скрывали вражды и потихоньку стали обрастать сторонниками. Едва ли это делалось намеренно. Гефестиону не было в том никакой нужды; по-гречески осторожный, Эвмен старался не втягиваться в опасные предприятия. Никаких ссор или скандалов, но те, кто невзлюбил персидские манеры Александра и знал, что его друг во всем его поддерживает, без особых уговоров переходили на сторону противника Гефестиона.

К тому времени, как мы добрались до Опиды, Эвмен уже начинал беспокоиться. Он явился к Александру и, поведав царю, как огорчает его сей разрыв, объявил, что готов к примирению. Прежде всего он хотел избежать обвинений в упрямстве, если ссора будет тянуться и дальше. К чему и шло; однажды Эвмен вспылил, и Гефестиону уже не забыть слов, сказанных во гневе. Он действительно редко не подчинялся воле Александра, но будучи теперь великим государственным мужем, сам заботился о своих делах. Александр никак не мог приказать Гефестиону проглотить оскорбление. Если же царь просил об этом как об услуге, ему было отказано. Гефестион, не разговаривавший с Эвменом вот уже полмесяца, хранил молчание. А вскоре иные заботы отвлекли нас от их ссоры.

На огромной площадке Александр повелел возвести большой помост, с которого собирался обратиться к войскам. Он хотел рассчитать старых воинов, назвать причитавшуюся каждому сумму и отдать последний приказ о марше к Срединному морю. Ничего особенного. Я решил посмотреть и залез на крышу оттого лишь, что больше мне нечем было заняться, а я всегда предпочитал скорее видеть Александра, чем не видеть его.

Воинство заполонило всю площадку, вплоть до самого помоста, вокруг коего уже стояли стражи. Полководцы подъехали по специально оставленной для них дорожке и заняли свои места; последним появился царь. Отдав стражнику коня, Александр вскочил на помост и стал говорить.

Прошло еще не слишком много времени, когда воины принялись размахивать руками. Уплата за верную службу была баснословно велика — и я решил, что они просто радуются своей удаче.

Внезапно Александр спрыгнул с помоста и, пробившись через стражу, принялся расхаживать среди простых воинов. Я увидел, как он вцепился в одного из них обеими руками и потянул к стражникам, которые тут же обступили провинившегося. Полководцы протискивались поближе к царю. Он продолжал бродить среди воинов, указывая на некоторых, и не поднялся на помост, пока их (всего около десятка) не построили и не увели прочь. Только тогда Александр обошел вокруг, поднялся по ступеням и, выйдя вперед, продолжал говорить.

Больше никто не поднимал рук. Поговорив еще немного, царь сбежал по лестнице, вспрыгнул на коня и галопом помчался к своему каменному жилищу. Полководцы последовали за ним, едва успев вспрыгнуть на своих коней.