Виктор Кондратенко - Без объявления войны

Вспыхивают и реют на ветру красные флаги.

Гитлеровцы открывают пулеметный огонь. Да какой! Пули так и вихрят снег, начинают пятнить его горячей, дымной кровью и все же не могут сдержать стремительность атаки. Останавливаться нельзя. Только вперед и вперед! Бегу навстречу прыгающему над бугром солнцу.

Вот она, линия вражеской обороны. Засыпанные окопы, разрушенные блиндажи. Под бревнами, песком и снегом зеленеют шинели.

Здесь не земля, а решето. Снаряды и мины ложились так густо, что ни шаг — то воронка. Пепельная земля, обгоревшие кусты, черный снег. В уцелевших блиндажах груды патронов, брошенное оружие, кучи одеял, грязные овчины. На потухших железных печках — котелки с вонючим мясом. В берлинский иллюстрированный журнал, на цветной странице которого так броско поданы стройные ножки какой-то примы-балерины, завернуты конские ноги с ржавыми подковами.

Ударный клин наступающих войск протаранил вражескую оборону на глубину до четырех с половиной километров. Но сражение не затихает. Гитлеровцы беспрерывно переходят в контратаки.

Наши войска вынуждены остановиться, чтобы отразить выходящие из балок танки и пехоту. Но все же клин, вбитый во вражескую оборону войсками Батова, помогает соседней правофланговой 21-й армии генерала Чистякова обойти опорные пункты гитлеровцев — станицы Дмитриевку, Орловку и хутор Полтавский. И, как часто бывает на войне, направление главного удара вдруг перемещается на соседний участок фронта, туда, где создалось выгодное положение.

Вечереет. Мороз берет за двадцать градусов. Степь мутнеет. Снега дымятся. Начинает мести пурга. В гуле снежного бурана по приказу командующего фронтом Константина Константиновича Рокоссовского в полосу боевых действий 21-й армии перебрасываются девять танковых, восемнадцать артиллерийских полков с двумя стрелковыми дивизиями.

В пургу совершает марш-маневр и танковая бригада Якубовского. Ну и ночь! Сквозь кипящую сухую снежную пыль с трудом пробиваются зеленоватые отблески. Даже яркие осветительные шары ракет бессильны в такую пургу. Гитлеровцы отступают. На этом участке фронта они выбиты из балок и вынуждены покинуть свои блиндажи, землянки. Теперь они в открытой степи, где земля — как сталь, и невозможно окопаться. Танковые бригады Якубовского и Невжинского с тремя стрелковыми дивизиями развивают наступление на «Питомник» и Гумрак.

Чуть свет, перед атакой Якубовский кратко объясняет боевую задачу танкистам. В «Питомнике» надо захватить аэродром. По данным нашей разведки на нем находятся свыше трехсот самолетов. Эта последняя «ниточка» еще связывает окруженную группировку Паулюса с Германией. И танкисты должны ее порвать.

Пурга улеглась. Рассвет серый. Но для нас он светлый и радостный. Фашистские гренадеры без приказа оставляют свои позиции. Они бросают на дорогах вооружение, бегут в Гумрак или же сдаются в плен.

Танкисты с удивлением всматриваются в степную даль. На горизонте возникают какие-то причудливо разбросанные по буграм хутора. Нет, это сотни, тысячи брошенных машин — легковушки и автобусы, крытые брезентом грузовики и фуры, серые приземистые танки Т-III и Т-IV — светло-коричневые, специально предназначенные для песков Сахары, в спешке даже не перекрашенные — срочно направленные Гитлером в заснеженную донскую степь.

Дорога! Чем она только не усеяна: патронами, снарядами, обрывками газет, пустыми консервными банками, солдатскими ранцами, касками, котелками, ложками, мыльницами, пестрыми всевозможными этикетками, множеством разорванных на куски писем и пачками фотографий, сделанных в Германии, Бельгии, Голландии и Франции.

На дороге не только брошенное тяжелое германское вооружение. Здесь и 210-мм чехословацкие, и 177-мм французские дальнобойные пушки. Шоколадного цвета танкетки «Рено», средние танки «Делона-Бельвиль» с 37-мм пушками и тяжелые двухбашенные 2-С, итальянские М-14 с 47-мм пушками и М-43 со штурмовыми 105-мм гаубицами.

С возвышенности открывается необычная картина: внизу на огромном снежном поле раскинулся аэродром. Сколько там набилось машин — трудно сразу сосчитать, их не десятки, а сотни — бомбардировщики, истребители, транспортные самолеты. В небе показываются Ю-52, они заходят на посадку. Садится один транспортный самолет, за ним второй и третий. По аэродрому снуют легковушки, автобусы, бензозаправщики. Над землянками — дымки. На восточной окраине аэродрома разбросаны большие, с красными крестами палатки.

Хотя Паулюс, опасаясь потери аэродрома, прикрыл его зенитными орудиями и значительно усилил охранные части, это не спасло гитлеровцев от невообразимой паники, которая моментально вспыхнула на летном поле, как только устремились к нему наши танки и передовые отряды подоспевших трех стрелковых дивизий. Из землянок и палаток повысыпали гитлеровцы и, отталкивая друг друга, бросились к грузовикам, автобусам и легковушкам, стараясь вырулить на дорогу, ведущую в Сталинград.

Одни гитлеровцы бежали, а другие, выскакивая из самолетов и землянок, завязывали с нашими воинами рукопашные схватки. Таким никто не давал пощады. Аэродром уже полностью перешел в наши руки, когда Паулюс двинул к нему танки и бронетранспортеры с пехотой. Как ни упорствовали, ни старались немецкие танкисты, но вернуть так необходимый аэродром им не удалось. Отразив все контратаки противника, наши танкисты вместе со стрелковыми дивизиями пошли вперед.

События развиваются стремительно. Танковая бригада Якубовского снова возвратилась в 65-ю армию к Батову. Только я передал в редакцию материал о захвате аэродрома, как уже взята балка Безымянная, а за ней хутор Новая Надежда. Утро 26 января 1943 года приносит одно из самых важных событий в битве за Сталинград. Воины 21-й армии, сбросив гитлеровцев с насыпи железной дороги южнее поселка Красный Октябрь, соединились с гвардейцами Родимцева.

— Привет с Дона!

— Привет с Волги!

Эти слова разрезали окруженную группировку Паулюса на две части — северную и южную.

В только что освобожденном Городище после осмотра захваченных у немцев великолепных мастерских, предназначенных для ремонта танков, выхожу на площадь. Звучит траурная музыка. И вдруг узнаю знакомый голос сержанта Корелина:

— Я вместе с Максимом Пассаром из одного окопа истреблял немецких фашистов. Он научил меня метко бить их. Мы договорились с ним вместе вступить в Сталинград, но смерть в ночном бою в Большой Россошке оборвала жизнь замечательного воина. Он был славой дивизии, гордостью всего Донского фронта. Мы любили нашего скромного, сердечного и отважного товарища. Максим Пассар будет жить в наших боевых делах.

Грянул салют. У меня дрогнуло сердце. Прощай, храбрый юноша.