Виктор Кондратенко - Без объявления войны

— Ты музыкант... С балалайкой не расстаешься.

— Люблю песни. Самая любимая — «Славное море, священный Байкал». И пословицы люблю, особенно нанайские.

— А какая самая любимая?

— Могу сказать. По-русски это будет так: как ни прячутся в камышах лягушки, а когда Амур ударит в берег волной, все равно они повыпрыгивают. — Пассар, положив на стол балалайку, глянул в окно. — Пусть Дон ударит в берег волной так, чтобы все гитлеровцы из окопов повылетали.

— Я думаю, тебе стоит задержаться, побывать с Максимом в полку. А я загляну к снайперам через недельку, потолкую. Сейчас новые дивизии должны подойти, и дел в политотделе немало, — заметил Рассохин.

Я шел по луговой дороге к Дону, слушал Максима и думал: «Милый юноша, душа нараспашку». Он говорил по-русски без малейшего акцента. Мне нравилась его откровенность, задор и та какая-то особая улыбка, которая делала скуластое лицо по-мальчишечьи добрым, беспечным. Родился Максим в глухом таежном селе Катар, в школе учился до четвертого класса в поселке Найхен, потом в районном центре Троицком окончил семилетку и, по совету отца, добровольно пошел на фронт — отомстить гитлеровцам за без вести пропавшего старшего брата Павла. Шестилетним мальчиком вместе с отцом стал охотиться на белку и с тех пор не расставался с ружьем. Когда Максим подрос, отец взял его с собой на Вандонскую сопку. Она находится на левом берегу Амура между Комсомольском и Хабаровском. Вершина ее таинственно сверкает вечными снегами. Сопка славится среди охотников обилием всякого зверя.

— Ты с отцом на медведя ходил?

— Много раз. Почему-то говорят: неуклюжий медведь. Это неправда. Тот, кто охотился, знает, какой ловкий медведь, сильный и сообразительный.

За Доном дорога пошла в гору. Слева темнел поросший дубняком глубокий овраг. За ним сиротливо стояла на пригорке, словно подбитая птица, серая с поломанными крыльями ветряная мельница. Дорога, обогнув поросшее кугой болотце, потянулась к подковообразной, с полынной сединой высотке, сплошь изрытой землянками.

Повидаться с Максимом Пассаром пришел даже Иван Прокофьевич Сиваков, суровый, властный командир полка. В его густых черных волосах пробивалась чуть заметная седина. Говорил мало, держался строго, замкнуто. А комиссар полка Виктор Кривич (перед войной работал в Киеве секретарем партийной организации трамвайно-троллейбусного треста), этот высокий рыжий человек, говорил быстро и очень много. Обычно такие люди любят пустить пыль в глаза, слова произносят громкие, растягивая, как гармонь, а на поверку дела у них оказываются крохотными. Но уже к вечеру убедился: Кривич — весьма дельный и целеустремленный политработник. Число метких стрелков растет в каждой роте. Кривич вместе с Сиваковым всячески поддерживают мастеров огня. Побывав в подразделениях, узнал Кривича и как энтузиаста снайперского движения, а «каменного человека», грозного служаку Сивакова увидел совершенно другим за ужином. Разговор зашел о фронтовых писателях. Обращаясь ко мне, он неожиданно сказал:

— Я очень сожалею, что вы не приехали вместе с Леонидом Первомайским. В этой землянке он недавно читал замечательные стихи. Одно попросил вписать мне на память в тетрадь.

Уж чего-чего, а такого не ожидал. Между тем Сиваков достал из планшетки толстую тетрадь, не спеша раскрыл ее, и я увидел четко переписанное рукой Первомайского стихотворение «Земля».

После ужина отправился ночевать в снайперскую землянку и тут только, поговорив с Максимом Пассаром, понял: изготовка для стрельбы лежа — целая наука и проходят ее долго, старательно. В меткой стрельбе даже ружейный ремень играет важную роль. Он должен связывать левую руку и винтовку в одно целое. Снайперу необходимо ощущать приближение выстрела. Для этой цели он отлаживает спуск курка, делает его с небольшой протяжкой. Отбирая патроны, мастер огня обязан следить, чтобы пули не имели царапин и забоин, а гильзы — вмятин.

С возвращением Максима Пассара в полк Сиваков с Кривичем решили держать противника в постоянном напряжении. С этой целью снайперы полка весь день находились на наблюдательных пунктах, и оттуда каждый заранее выбирал себе место для будущей огневой позиции.

На Дону немцы обычно находились на более выгодных рубежах, нежели наши войска. Почти все высотки были в их руках. Но вблизи хутора Вилтова полк Сивакова занимал господствующую высотку, а противник — низину. За высоткой стояли высокие, неубранные хлеба. Среди бескрайней пыльной нивы виднелись колья проволочных заграждений, темнели рубцы вражеских траншей.

Ночью степь тускло осветил горячий осколок месяца. Саперы шли готовить в хлебах снайперские позиции. За час до рассвета снайперская команда успела позавтракать, осмотреть оружие, надеть ватники. В окопе придется лежать неподвижно, надо одеваться потеплее. Я посматривал на Пассара — полное спокойствие. Салбиев и Боян — невозмутимы. На лице Лякера какая-то презрительная усмешка.

— Лякер, вы не думайте, что у немцев не найдется стрелка, который сможет потягаться с вами. В последнее время в подготовке к выходу на огневую позицию проявляете небрежность. Вы храбрый, бесстрашный боец, но на поле боя потеряли осторожность. Сегодня отдыхайте, займитесь молодыми стрелками, а вечером поговорим.

По дороге на КП Кривич признался:

— Не хотелось мне при корреспонденте так поступать, но дальнейшее попустительство приведет к непоправимой беде. Лякер прекрасный снайпер, но зазнался. На противника смотрит сквозь пальцы. Как видите, мало вырастить хорошего стрелка, надо его еще и воспитать.

Мне все больше нравился Кривич с его зоркостью и прямотой.

С НП видно, как оживает вражеский передний край. Сырость все-таки гонит фрица из окопа. Нет-нет да и выскочит он из него, встряхнет мгновенно плащ-палатку или одеяло и, как суслик, поспешно скользнет в свою нору.

— Почему молчат наши снайперы, не видят, что ли?

— Видят. Солнце еще не прогрело воздух. Выстрел оставит дымок, выдаст позицию, — ответил Кривич.

Солнце вставало за спиной наших снайперов и помогало им лучше видеть местность. Кроме того, оно ослепляло противника. Вдали за бугром промелькнула какая-то подвода. Между тем солнечные лучи продолжали выманивать из окопов немецких солдат, и тут грянули выстрелы. В бинокль видно, как, взмахнув руками, словно оступившись, валятся на бок гитлеровцы. Пригибаясь, расплескивая из ведер воду, бегут два фашиста к окопам и тут же падают, сраженные пулями. Гитлеровцы начинают показывать чучела, приподнимать над брустверами окопов каски. Видимо, их наблюдатели прозевали выстрелы снайперов и сейчас хотят разными уловками вызвать огонь, чтоб засечь их позиции. Но Пассар с товарищами молчит. Тогда два шестиствольных миномета начинают обстрел местности. К ним подключаются пушки. Наши артиллеристы отвечают. Завязывается огневой бой. До самого вечера он то затихнет, то вспыхивает с новым ожесточением.