Александр Коноплин - Млечный путь (сборник)

По-видимому, это было сказано случайно, в сильном опьянении, потому что уже в следующую секунду он забыл об этих словах и заговорил совсем о другом:

— Нет, тебе надо держаться за меня. Только за меня! Я один научу тебя жить. Ты будешь одет, как принц. Фи, что это на тебе! Это же почти лагерный клифт!

— Вы же у нас все отбираете, — сказал я. — Где уж тут носить коверкотовые костюмы!

Он прищурил один глаз и погрозил мне пальцем:

— Не свисти, малыш! Поройся в своей заначке. Ты наскребешь там не один десяток «косых».

— Нет у меня ничего! — возразил я. — Все, что было, отдал вам.

Он улыбнулся и покачал головой:

— Твой кореш Жук глупее тебя. А знаешь, сколько он носит только в одном пистоне? Полтора куска крупными купюрами!

— Не может быть! — сказал я, вспомнив, как горевал Жук недавно после очередного прихода Боксера.

Георгий Анисимович вздохнул и разлил остатки коньяка по стаканам.

— Все может, малыш. В этом мире все возможно! Конечно, мне обидно за Жука. Он же обязан мне своей жизнью! Я ж его, паскуду, вот этими руками выходил, когда он загибался! Я ж его, подлюку, за сына считал!

— Чем же он вам теперь не угодил?

— Чем? — он посмотрел на меня мутным взглядом. — Оставим этот разговор. Лучше скажи мне, малыш, почему ты не пьянеешь? Я давно об этом слышал, но еще не видел… Только ведь меня не проведешь. Я давно все понял — ты ешь масло!

На этот раз я рассмеялся. Он обиделся.

— Заткнись, малыш! И в следующий раз будь осторожнее. Как бы я не порвал тебе пасть!

Он уже изрядно захмелел, но о главном, зачем позвал, не заикнулся. Я решил ему помочь.

— Георгий Анисимович, но ведь вы меня пригласили сюда не за тем, чтобы рвать мне пасть?

Он долго думал, вспоминая.

— Да, верно… Слушай, Волчонок, ты мне нужен. Ты один мне нужен. Все остальные — подонки. Лаптежники. Утюги, — он бросил взгляд на мертвецки пьяного Валерку. — Вчетвером на одного фраера — это они могут. А чтобы чисто, технически — для этого у них маловато… — он постукал себя по затылку. — Сегодня сюда приходит один человек… Между прочим, он — профессор. Заметь: сам профессор и приятели его — тоже профессора, академики… И он к ним ходит. В гости. Понял? Он нам поможет… Чтобы чисто… Технически… Без этого… — он провел ладонью по своему горлу, — бр-р-р… Не люблю! Брезгую! А технически — это моя стихия. Понял?

— Ничего не понял, — признался я.

— Сейчас он придет и все поймешь. Только… Язык за зубами! Профессор ничего не знает. Ни-и-чего! Я сказал, что для моего племянника нужен репетитор… — он засмеялся тихим старческим смешком, так не вязавшимся с его атлетической фигурой.

Через минуту он уже спал, уронив голову на стол. Перетаскивая его на диван, я изумился плотности его мышц. Они казались отлитыми из крепкой резины. Ради любопытства я обшарил его карманы. Кроме мелочи и двух золотых колечек, в них не было ничего. Зато на ременном поясе у самого живота под нижней рубашкой был спрятан браунинг. Да, с этим человеком шутки плохи! Вернувшись к столу, я допил свой стакан и стал думать, что делать дальше. Прежде всего, чего еще от меня хочет Боксер?

Мои мысли были прерваны осторожным звонком в прихожей. Не зная порядков этого дома, я медлил, соображая, что лучше — разбудить хозяина, не открывать совсем или выскочить немедленно через окно и удрать. Потом я вспомнил, что квартира Георгия Анисимовича, скорей всего, вне подозрений.

Нашему брату вход сюда запрещен. Здесь не бывает ни попоек, ни драк. Следовательно, для соседей Гладков — обыкновенный зубной техник, кустарь-одиночка. К тому же звонить мог и клиент. Спрятав на всякий случай бутылки под стол, я отворил наружную дверь. Фигура в драповом пальто неопределенного цвета и фетровой шляпе прошмыгнула мимо меня, даже не поздоровавшись, обдав запахом старой, залежавшейся вещи. Когда я, заперев дверь, вернулся в комнату, фигура была уже там. В кресле сидел маленький юркий старичок с бородкой клинышком, в пенсне с цепочкой, задетой за ухо, с нервными тонкими пальцами и постоянной привычкой по-гусиному вытягивать шею. С мокрых бот, пальто и даже шляпы стекала вода. На улице, по-видимому, начался ливень.

Увидев меня на пороге, старичок вскинул голову и выставил вперед бородку. Потом снял пенсне, достал грязный носовой платок, протер стекла, водрузил пенсне на нос и снова уставился на меня. При этом он не говорил ни слова. Так продолжалось около минуты. Потом он поднял тонкий палец, прицелился им в меня и смешно проблеял:

— Ты — мой новый ученик! Не говори ни слова, я все понял! Маменькин сынок, сбежавший от родительской ласки, и решивший начать жить самостоятельно! Папаша — профессор, мамаша — жирная бездельница, глупая, как сапог, любящая до безумия своего сынка. Домработница — баба из деревни. Ворует у профессорши тряпки и продает на Тишинском рынке. Старшая сестра путается с военными и потому имеет собственные деньги. Братец не хочет отставать от нее… Все ясно! Снова — подонок! И такого я должен учить приличным манерам! Жора, Жора, кого ты мне даешь? Да проснись же, ferfluchtes Schwein! В прошлый раз ты подсунул мне законченного кретина, сейчас предлагаешь, чтобы я сделал подобие порядочного человека из этого мерзавца. Да Жорик же, проснись, наконец! Ах, черт тебя подери, я же подыхаю с голоду!

Он толкал неподвижную тушу Боксера, стучал сухонькими кулачками по мощным лопаткам, даже пробовал щипать его упругие ягодицы. Все было напрасно. Жора не просыпался.

Лицо старичка сделалось растерянным. Глаза из-под пенсне взглянули на меня с подозрением:

— Может быть, он уже умер? Это ты отравил его, да? Тогда я сию же минуту ухожу! Я ничего не знаю! Меня здесь не было! Слышишь ты, кретин? Но дай же мне хотя бы глоток чего-нибудь выпить! Дьявол вас всех побери!

Он заметался по комнате как сумасшедший. Задел кресло и опрокинул его. Раздался грохот. Мгновение! — и Боксер уже сидел на диване, весь напряженный, готовый к чему угодно. Постепенно взгляд его начал проясняться, одновременно с этим ослабевало напряжение мышц. Наконец он узнал профессора, скучно выругался и снова лег, отвернувшись к стене.

— Аудиенция закончена! — сказал профессор. — Что же мне, однако, делать? Эй ты, скотина, где у него водка? Впрочем, я, кажется, и сам знаю…

Он побежал к буфету, открыл его, откуда-то снизу достал бутылку водки. Трясущимися руками раскупорил ее и стоя, через горлышко отпил несколько глотков. Через минуту глаза его подобрели, губы заулыбались, руки перестали дрожать. Он сел в кресло, ладонью сгреб со стола остатки еды и принялся закусывать.

— Ну-с, молодой человек, — он помахал селедочным хвостом, — твой уважаемый патрон, вероятно, уже сказал тебе о моих условиях. Я в этом не сомневаюсь. Но поскольку у тебя на лбу написано, что ты — кретин, я повторю то же самое еще раз. Прежде всего, я требую от учащихся внимательности, внимательности и еще раз внимательности. Во-вторых, прилежания, в-третьих, безоговорочного послушания. Разумеется, из таких кретинов, как вы, никогда ничего путного не выйдет. Но это не мое дело. Я учу тебя, потому что мне платят. Должен сказать, что я не разделяю иллюзий уважаемого Георгия Анисимовича относительно тебя. Повторю: в лучшем случае из тебя выйдет официант. Ну что ж, официант, так официант. Хотя лично я такую профессию своему родственнику, пускай и очень дальнему, не посоветовал бы. Впрочем, это дело вкуса. Ему видней. Кстати, в то, что ты его родственник, я не очень верю.