Петр Игнатов - Голубые солдаты

Был уже третий час ночи. Время не позволяло нам задерживаться в овраге, надо было подниматься на бугор, к школе. А тут, как назло, из Веселого вышла большая колонна грузовиков. Часовые остановили ее у перекрестка для проверки документов. Включенные фары головной машины бросали яркие лучи света в нашу сторону, на мост и на пологий склон бугра.

Мы начали нервничать. Одно дело, когда отправляешься в разведку для сбора каких-то сведений о противнике или для захвата «языка», и совсем другое, когда ты должен к определенному часу обеспечить возможность наступления своим войскам. Мы знали, какая напряженная подготовка шла сейчас у нашего переднего края на подступах к Веселому. Саперы обезвреживали вражеские мины в балке, пехотинцы сосредоточивались на рубежах для броска вперед, артиллеристы стояли наготове у пушек и минометов. Командование полка уже находилось на наблюдательном пункте и ждало нашего сигнала, а мы все еще сидели в овраге, у подножия бугра, на вершине которого нам предстояло подавить основные пулеметные точки гитлеровцев…

Ни немецкие часовые, ни водители машин, видимо, не торопились. Неумолчно гудели моторы. Мы уже не чувствовали леденящих порывов ветра и лютого мороза. Светящиеся стрелки наручных часов неумолимо и, казалось, все быстрее и быстрее подползали к цифре 3.

Я не выдержал, махнул рукой, давая знак двигаться по оврагу на восток, к северному склону высоты. Из оврага мы попали на сельскую улицу и через какой-то двор вышли к тропе, тянувшейся от подножия к вершине бугра. Не раздумывая долго, я пополз вверх, но не по тропе, а рядом с ней. Четверо бойцов следовали за мной, остальные ползли по другую сторону тропы. Где-то наверху шагали дозорные.

Внезапно впереди зажегся свет карманного фонарика. Кто-то спускался вниз. Мы обнажили финки, замерли. Болтая о чем-то, к нам приближались трое гитлеровцев. Тот, что шагал впереди и посвечивал фонариком, вдруг остановился как раз против того места, где лежали мы.

— Вас ист лёс? [2] — Что случилось? — окликнули его шедшие позади.

— Вартэ маль, их кан нихт меер [3] — Подождите немного, я не могу больше. , — отозвался передний и начал оправляться.

Задние поравнялись с ним. Он сошел с тропы, пропустил их, и в это мгновение свет его фонарика ударил прямо в лицо Степанюка. Немец испуганно шарахнулся назад. Меня словно подбросило что-то. Прежде чем он успел крикнуть, я зажал его рот рукой, всадил ему в спину нож. Мои друзья набросились на других гитлеровцев. И все же один немец закричал так громко, что его наверняка услышали бы наверху, если бы, на наше счастье, в это время не засигналили грузовики колонны, тронувшейся наконец с перекрестка.

Не знаю, как себя чувствовали мои бойцы, но у меня зуб на зуб не попадал от нервного озноба — я понял, какую огромную оплошность допустил, принимая опрометчивое решение покинуть до срока овраг, пробираться по улице и наконец ползти вдоль тропы. Малейшее промедление могло стоить нам жизни. Больше того, из-за моей непростительной оплошности могла сорваться вся операция. А это было куда страшнее смерти.

Степанюк дернул меня за полу халата, кивнул на трупы гитлеровцев, как бы спрашивая, что делать с ними.

— Зароем в снег! — шепнул я ему. — Тащите за мной!

И пополз по склону в сторону от тропы…

До трех часов ночи оставалось десять минут, когда моя группа залегла у двух проломов, выбитых нашей артиллерией в цоколе западной стены школы. Впереди под прикрытием фронтального цоколя и бетонных плит располагались пулеметные гнезда гитлеровцев. Солдаты отсиживались в подвале, из которого сквозь перекрытие выходили на поверхность две дымившиеся железные трубы. Вдоль фронтального цоколя с наружной стороны, куда из амбразур глядели пулеметы, шагали часовые. С той стороны школы, где лежали мы, не было охраны. За нами, далеко внизу, находился перекресток дорог.

Теперь можно было отправлять сигнальщика на северную окраину Веселого. Еще до перехода через линию фронта я познакомил Степанюка и Шурупова с заданием, которое одному из них предстояло выполнить в эту ночь здесь, в селении.

В последнюю минуту мой выбор пал на Степанюка, но, когда он ушел, во мне вдруг зашевелились опасения, как бы с ним не стряслось какой-либо беды. И в самом деле, мало ли что может случиться с разведчиком, когда он в одиночку пробирается по расположению противника. Наткнется Степанюк на гитлеровцев, и тогда не жди сигнала, с которым связывалось начало наступательного боя. Красная ракета должна была взвиться в небо во что бы то ни стало, при любых обстоятельствах. Поэтому я решил отправить в качестве дублера и Шурупова.

Потянулись минуты напряженного ожидания. Тишина, стоявшая над погруженным во мрак селением, казалась мне зловещей. На вершине бугра свирепствовал ветер, то посвистывая, то скуля. Он пронизывал нас насквозь, и я чувствовал, как все больше немели коченевшие от мороза руки и ноги. Внизу, на перекрестке, снова остановилась какая-то колонна машин. Часовые, стоявшие перед школой, сменились. Два солдата начали носить в подвал дрова из штабеля, сложенного с внутренней стороны цоколя, шагах в десяти от того места, где лежали мы. Стрелки часов уже показывали половину четвертого, а сигнала все не было. Охваченный тревогой и нетерпением, я почти неотрывно глядел в густую тьму, висевшую над северной окраиной Веселого. Глядел и думал о том, что вот так же, как и я, в ту же сторону сейчас с наблюдательного пункта смотрят командир полка, начальник разведки, начальник штаба…

И ракета, наконец, взлетела. Шумно рассекая воздух, она поднялась высоко над землей, громко хлопнула и, разорвав тьму ярко-багровой вспышкой, озарила улицы и хаты северной окраины. Тотчас где-то там застрочили автоматы, затем один за другим прозвучали два разрыва гранат.

«Степанюк или Шурупов?» — мелькнуло у меня в голове. Кто из них пальнул из ракетницы, я не знал, но было очевидно, что один из них сейчас отбивался от гитлеровцев гранатами.

В подвале школы поднялся шум. Солдаты выскакивали наверх, что-то орали часовым, а те, что-то отвечая, указывали руками туда, где шла стрельба.

И вдруг все они, как по команде, обернулись на восток. Над передовыми позициями зажглись две красные ракеты. Их свет еще полыхал в черном небе, когда наши артиллеристы обрушили шквальный огонь на немецкие окопы и на ранее засеченные огневые точки гитлеровцев. Воздух содрогался от оглушительных разрывов снарядов и от неумолчного рева пушек.

Я ждал, что в селении вот-вот начнется паника, но этого не случилось. Несмотря на глубокую ночь и на внезапность нападения, немцы довольно быстро пришли в себя и открыли ответный огонь. Яростно застучали пулеметы из школы, осыпая свинцом хорошо пристрелянную балку. Снаряды рвались на восточном склоне, на вершине бугра. Осколки с визгом проносились над нашими головами, градом стучали по кирпичному цоколю и бетонным плитам, но немецкие пулеметчики, чувствуя себя в полной безопасности, ни на секунду не прекращали стрельбы.