Петр Игнатов - Голубые солдаты

Чтобы попасть в улицу, где находилась явочная квартира, нам нужно было пересечь городскую площадь.

Тут нас остановил патруль: четыре солдата и офицер. Мы, разумеется, держались браво, с видом людей, которым власть оккупантов пришлась по душе.

— Куда идете? — спросил офицер по-русски.

— В комендатуру, — ответил я.

— Ваши пропуска и паспорта.

Мы предъявили документы. Внимательно просмотрев их, офицер указал рукой в одну из улиц:

— Это там. Улица Гарри Круппа. Недалеко от угла…

Улица, в которую мы вошли, называлась до войны Советской. Кое-где на домах еще остались таблички с этим названием. Гитлеровцы переименовали ее в улицу немецкого короля пушек. Увидев металлическую табличку с именем Круппа, приколоченную к обгоревшей стене углового дома, Бодюков сказал:

— А ведь это символично. Советская улица была цветущей, счастливой. Теперь же она стала улицей горя, слез и руин. Такой ее сделал Гитлер пушками Круппа.

— Ничего, Боря, это ненадолго, — убежденно ответил я. — Название «Советская» вернется сюда, и улица снова станет счастливой.

Бодюков остановился, медленно обвел взглядом руины на противоположной стороне улицы.

Я замедлил шаг, оглянулся.

— Ты чего?

— Хочу запомнить все, — отозвался Бодюков. — Этого нельзя ни забывать, ни прощать…

И вот наконец дом № 34, тот, который нам нужен. Входим во двор, стучимся с черного хода. Никто не отвечает. Оборачиваюсь лицом к Бодюкову, вижу, как настороженно сощурились его глаза. Вероятно, наши мысли совпадают. Что, если явка провалилась и Чашин арестован? Не следят ли за нами гестаповцы? И не ждет ли нас за дверью засада?

Бодюков выглядывает на улицу. Поблизости нет никого. В доме тишина.

Я стучу еще раз. Пять ударов, как предусмотрено паролем.

— Кто там? — долетает из-за двери женский голос.

— Водопроводчики! — отвечаю я.

Дверь открывается чуть-чуть, ровно настолько, насколько позволяет дверная цепочка. На нас изучающе смотрит невысокая женщина с седыми прядями в волосах.

— Владимир Сергеевич дома? — спрашиваю я шепотом.

— Дома, — отвечает женщина, — но он нездоров и не может выйти.

— Нас прислал Юрий Григорьевич, — сообщаю я.

— Из Одессы! — добавляет Бодюков.

Женщина торопливо снимает дверную цепочку, пропускает нас в маленькую прихожую и снова навешивает цепочку, запирает дверь на засов, затем ключом…

Из прохожей мы попали в довольно просторную комнату, светлую, прилично обставленную, с длинными тюлевыми гардинами на двух окнах, обращенных к улице.

— Присаживайтесь, товарищи! — сказала с приветливой улыбкой женщина. — Я жена Владимира Сергеевича. Мы очень опасались, как бы с вами не случилось чего.

— Как видите, все в порядке! — успокоил ее Бодюков.

В это время из соседней комнаты вышел высокий мужчина в светло-сером костюме. Его пышные волосы и острая бородка были тронуты сединой. Сквозь толстые стекла очков поблескивали большие добрые глаза.

Познакомились.

— Прошу ко мне в кабинет, — пригласил нас Чашин в ту комнату, из которой вышел, и сказал жене — А ты, Оленька, поставь чайку и приготовь что-нибудь перекусить гостям. Они ведь с дороги, проголодались, наверное, изрядно.

Этот интеллигентный, аккуратный и весьма предупредительный человек, говоривший мягким, проникновенным тенорком, не производил на меня впечатления подпольщика и тем более руководителя боевой подпольной группы. И все же это был именно тот человек, который, сумев завоевать доверие оккупантов своим лояльным отношением к «новому порядку», вел тайно непримиримую борьбу с ними. Никому из гитлеровцев даже в голову не приходило заподозрить его в каких-то связях с подпольщиками, и он, находясь все время на виду у оккупантов, почти под боком у комендатуры и гестапо, оставался неуловимым для врага. Нелегко бывает порой нам, разведчикам, но Чашину было куда труднее, причем постоянно.

Чашин принадлежал к числу тех скромных и храбрых людей, которые идут на подвиги не ради славы и не любят, когда говорят об их мужестве. Сродни ему была и его жена — Ольга Дмитриевна. Ведь она прекрасно знала, что ждет их в случае провала: гестапо, пытки и виселица на городской площади. Но ничто не выдавало в ней даже малейших признаков беспокойства или страха. Она по-матерински ласково улыбалась мне и Бодюкову, заботливо подкладывала на наши тарелки то жареную картошку, то фаршированный морковью перец, то кукурузные лепешки.

После обеда разговор зашел о «заводе сельхозмашин» и о задании, которое предстояло выполнить нам с Бодюковым.

— На склад вам проникнуть, конечно, не удастся, — сказал Чашин. — Охранники-эсэсовцы очень бдительны и никого не подпускают к нему близко, стреляют без предупреждения. Да вам, собственно, нет никакой необходимости знакомиться с ним даже издали.

Мы недоуменно переглянулись.

— Как же в таком случае мы осуществим взрыв? — спросил я. — Ведь нам надо разведать и изучить все возможности, составить подробнейший план операции.

— План уже разработан нашей подпольной группой, — сообщил Чашин. — Мы познакомим вас с ним, выслушаем ваши советы и рекомендации, как лучше провести его в жизнь.

Бодюков нервно кашлянул.

— Владимир Сергеевич, я что-то не понимаю… Мыто прибыли сюда не в качестве консультантов, а как подрывники-минеры.

— Вот именно, как специалисты минного дала, — подтвердил Чашин. — И без вашей помощи нам никак не обойтись. Затем и вызвали вас сюда. Короче говоря, нам нужна особая мина, такой силы и такой конструкции, чтобы весь склад взлетел на воздух в строго определенное время при наличии сверхбдительной охраны.

— Но, позвольте, как же она попадет на склад? — спросил Бодюков. — Насколько мне представляется, это будет солидный заряд.

— Все будет зависеть от конструкции мины, — сказал Чашин. — Вы предложите несколько вариантов, а наиболее удачный образец и определит способ доставки мины на склад.

— Где будет изготовляться мина? — поинтересовался я. — Не здесь же, надеюсь?

— Нет, конечно.

— Как со взрывчаткой?

— Все заготовлено.

— Тогда не будем терять времени! — заявил Бодюков, поднимаясь из-за стола. — Куда прикажете направляться?

Чашин взял его за локоть.

— Не торопитесь, мой друг. Прежде всего отдохните как следует. Отныне вы, товарищи, переходите на нелегальное положение, поэтому я не выпущу вас до вечера на улицу одних, без провожатых. Даже имея идеальные документы, рисковать зря не стоит.

Я слушал Чашина, и мне казалось, что он преображается на моих глазах. В его словах, в тоне, которым они произносились, ощущался волевой дух несгибаемого человека, заботливого и требовательного командира, опытного подпольщика…