Александр Гритченко - Подвиг на Курилах

Агриппина Яковлевна засиделась далеко за полночь, отвечая пионерам из далекой Совгавани…

Одно письмо особенно взволновало ее. Было оно от Ивана Ивановича Галактионова, офицера с «Севера».

«…Давно уже не писал Вам и прошу меня извинить. Служба перебросила меня на другое место. Теперь на „Севере“ я не служу. Но этот корабль для меня по-прежнему очень дорог — ведь я на нем прослужил восемь с половиной лет. Дорог памятью о Вашем сыне, и несмотря на то, что я больше не служу на „Севере“, я остаюсь его патриотом…»

Да… Помнят люди сына. Знают о маленьком острове Шумшу.

Затерянный в Тихом океане, он, как утенок, в стае гордых лебедей — островов, разбросанных дугой от мыса Лопатки на Камчатке до японского острова Хоккайдо. На Шумшу нет огнедышащих вулканов, покрытых вечными льдами высот, горделивых и неприступных скал, пышной зелени. Просто клочок земли с чахлой, как в тундре, растительностью.

Но здесь сложил голову ее Николай. И Агриппина Яковлевна пересыпает с ладони в ладонь сухую, как песок, землю, ту самую, что с могилы сына… А утром, едва забрезжит рассвет, в наброшенном на плечи темном платке она выходит из дому. Шагает по пустынной улице, туда, к центру города, где на постаменте поднялся бюст ее сына.

Для всех это Николай Александрович Вилков, Герой Советского Союза. Для нее — Коля, Коленька, сынок.

— Здравствуй, Коля, — шепчут дрожащие губы.

Она долго смотрит на затвердевшие черты сына. Ласково гладит их. И под ее материнской рукой холодный камень постепенно теплеет.

У подножия памятника — букеты…

— Кто принес тебе, сынок, эти цветы?

Волны ударяются о гранитные глыбы острова Шумшу и торопливо откатываются назад, оставляя на прибрежных камнях кружевную пену. Чайки, широко распластав серые с белой опушкой крылья, парят низко над самым морем.

Плотный туман и моросивший круглые сутки дождь долго прятали диковатую красоту этого сурового края. Лишь сегодня с утра погода впервые прояснилась. И матросы, только что сошедшие с корабля, застыли в изумлении…

Морская даль распахнулась от горизонта до горизонта, отливая на солнце нежнейшей бирюзой. Высокое безоблачное небо точно того же цвета. Кажется, над головой — все то же море. У подножия сопок какие-то удивительные цветы — широкие белые лепестки вокруг синей бархатистой сердцевинки. А поближе к вершинам, в расщелинах — багряные соцветия, очень похожие на дикие маки.

— Вот они какие, Курилы!.. — выдохнул один из матросов, коренастый и смуглолицый.

— А простор-то какой! Точь-в-точь у нас на Волге! — окая, подхватил другой, худощавый, с ежиком рыжих волос.

Третий произнес задумчиво.

— Вот он, самый край советской земли… Интересно, сколько отсюда до Владивостока?

Этот неожиданный вопрос вызвал дружный смех.

— Заскучал, соколик? — подшутил кто-то. — Уж очень скоро!

Матрос, желавший узнать расстояние до Владивостока, начал смущенно оправдываться:

— Да что вы, в самом деле, к каждому слову цепляетесь… Просто глянул я на море, а ему конца-края не видно. Ну и подумал, далеко, наверное, до материка…

Да, неблизко…

Вскоре они выехали в район, где в середине августа 1945 года велись особенно ожесточенные схватки. Машины, следовавшие по широкой проселочной дороге, неожиданно повернули влево и, пройдя с полкилометра, остановились почти у обрыва над морем. Матросы, увидели тяжело осевший в землю двухамбразурный дот.

Они прошли мимо этого дота к перекрестку дорог, где высились два памятника.

Кто они? Каким подвигом во славу Родины обессмертили свои имена?

Полуденное солнце заливало землю. Под палящим зноем листва деревьев замерла в неподвижности. Все живое попряталось в тень, ища прохлады. Только на реке Омке царило оживление. Там плескались мальчишки.

— Смотри, что выделывают! — Дед на корме усмехнулся, обращаясь к тем, кто сидел в лодке. — Опять этот Петька привел свою ватагу за восемь километров!

Когда лодка приблизилась к песчаной отмели, все разглядели подростка с лицом, густо усыпанным темно-коричневыми веснушками — Петю Ильичева, сына колхозника из деревни Пугачево.

Дед помахал ему.

— Эй ты, смотри, потонешь!

А тот вынырнул из холодной воды и давай кричать во всю мочь:

— Степка, Костя, плывите дальше-е-е! Вам за камышами оборону держать. А мы на тот берег, оттуда нападать будем!

За Петей устремились ребята из «пугачевской» ватаги. Течением все время сносило их, постепенно сближая с лодкой.

Петя, конечно, первым выбрался на песчаную отмель и, оглянувшись, узнал деда.

— Здравствуй, дедушка! Мы тут воюем…

Дед погрозил ему кулаком.

— Или в деревне мало места для игрищ?

«Стратегическим» планам мальчишек явно угрожала опасность. Но тут на помощь Пете пришли друзья.

— Сам ведь, дед, рассказывал, как наши бойцы дрались с врагами! А нам так и потренироваться нельзя…

— Мы, дедушка, по твоим же советам ведем бой! — тут же подхватил Петя.

Дед обмяк, ласково потрепал его выгоревший, торчавший ежиком белый чуб:

— Ладно, играй, малец! Матери твоей передам, что при деле находишься.

Стоявший в самом центре толпы Петя серьезно кивнул. Оглядел своих «бойцов» и «бойцов» из отряда Степана Калябина.

— Ребята, за мной!

И ребятня бросилась в реку. Только засверкали загорелые спины. Покачивая головой, дед вслух подумал:

— Пущай играют. Подрастут, в моряки выйдут.

Быстро пролетело время. Когда последние лучи солнца затерялись в густой листве раскидистых сибирских берез, ребята возвращались домой, уставшие, притихшие и как будто повзрослевшие. Перед ними лежала неровная и пыльная проселочная дорога. Впереди шагал Петя.

— А знаешь, Степа, вчера секретарь комсомольской организации разговаривал со мной, — сказал он.

— О чем? — спросил Калябин.

— Он сказал, что я уже из пионеров вырастаю, пора подумать о приеме в комсомол.

— Так сразу и о приеме?

— Ну пока просто напомнил, чтобы готовился…

— А я? — На лице Степана отразилась обида. Он тронул Петю за локоть. — Давай вместе поговорим с секретарем? Ведь мы с тобой однолетки.

— Давай, — согласился Ильичев.

Дорога выбежала на холм. Показалась деревня. У крайних домов Петра встречала мать, Наталья Сергеевна. Худощавая, в аккуратном темном платье и белом фартуке, она выглядела строгой, даже суровой. Неужели дед нажаловался ей?

— Петя…

— Мам, да я не утону! — перебивая ее, заверил Петя.

— И в кого ты такой уродился? — Она вздохнула. — Беспокойный… А тебя тут спрашивал секретарь комсомольский. Уж не знаю, на что ты ему понадобился.

Глаза Пети радостно сверкнули.

— Я, мам, в комсомол хочу! И в моряки собираюсь. Так что на Омку мы не зря ходим.