Сергей Герман - Штрафная мразь

Вот дескать мы какие. Знай наших!

Тогда капитан пропустил скрытую колкость. С Васильевым с тех пор старался быть осторожным, видел, что с характером парень.

Сегодня замполит решил взять реванш.

— Люди накормлены, товарищ старший лейтенант? — Требовательным голосом спросил Покровский взводного.

Разведчики были из чужого взвода, вместе с ними шёл офицер и Васильев формально не имел к разведвыходу никакого отношения.

Старший лейтенант скривился, отвернул лицо в сторону.

Перед выходом на задание разведчики никогда не ели. Все знали, что набитый желудок не способствует ловкости и не добавляет проворности. Кроме того, верили в то, что ранение в полный живот смертельно опасно.

— Потом перекусим, — прохрипел Гулыга простуженным голосом. — Если будет чем кусать.

— Без «языка» не возвращаться, — жестко сказал Половков. — Ясно?

— Ясно — тихо подтвердил Голубенко.

— Выполните задание, всем — медали и досрочное снятие судимости. А теперь по глотку. За то, чтобы все вернулись… Живыми! Ванников!

Ординарец из — за спины передал фляжку. Разведчики прямо из горлышка хлебнули по нескольку глотков, утерлись рукавами маскхалатов.

— Старшим группы идёт Гулыга. Если он выбывает из строя группу ведёт младший лейтенант Голубенко — сказал Половков. — Есть вопросы? Вопросов нет. Гулыга командуй!

— Ну — ка! Попрыгали! — сурово приказал Гулыга и первым стал подпрыгивать, прислушиваясь к звукам.

Разведчики вслед за ним попрыгали на носочках. Ничего в их снаряжении не звякнуло, не брякнуло. Только снег хрустел под валенками.

— Вроде нормально, — бросил Гулыга. — Ладно, пойдём помолясь. Я иду первым. За мной лейтенант, потом близнецы. Дрокин-замыкающим.

Ротный грубовато обнял каждого.

— Давайте мужики. Всем вернуться! Притащите языка и вернётесь живыми буду лично ходатайствовать о том, чтобы досрочно сняли судимость и отправили вас в стрелковые роты.

— Ладно командир, — тихо сказал Гулыга. — Это теперь не ты, а боженька решать будет. Надеюсь, мы у него не самые последние твари. Поэтому пусть будет, как будет. Пошли, братва.

Гулыга сдвинул за спину автомат мешком перевалился через бруствер и пошёл в темноту.

Остальные, сгорбленно двинулись за ним следом в ложбинку, которая выводила к нейтралке. Плотная как вата темень поглотила шорох их шагов.

Разведчики по пластунски двигались вперёд. Снег словно речной песок набивался во все отверстия маскировочного халата. Подтаивая стекал в рукава, за пазуху и неприятно холодил тело.

Пахло морозом, сыростью, тревогой. Все вокруг слилось в белой мгле, похожей на густой туман. Ориентироваться в темноте помогали немецкие ракеты и пулемётные очереди.

Через час они уткнулись в ряды проволочного заграждения. Перерезали колючую проволоку и подползли к серой ленте немецких окопов, которые в темноте почти сливалось с заснеженным полем.

Периодически взлетали осветительные ракеты, расцвечивая ночь светом холодного пламени и тогда разведчики утыкались разгорячёнными лицами в снег.

Пока всё было тихо. Разведчики затаились. Лежали не дыша. Младшему лейтенанту Голубенко казалось, что у него перестало биться сердце.

Перед немецкой траншеей, в аккуратной разрытой ими снежной яме, лежало пять мешковатых тел в белых халатах, обсыпанных лёгким, хрустящим снегом.

В темноте мелькнул тусклый луч фонарика. Булыга предостерегающе показал кулак — все затаились. Было морозно и тихо.

В немецкой траншее мелькнуло несколько теней, раздались хриплые голоса. Потом они стихли. В окопе стояла тишина. Где — то в стороне над бруствером торчал ствол крупнокалиберного пулемета.

Гулыга подполз к Голубенко. Ткнулся лицом к его голове.

— Во-он там блиндаж. Там офицеры. Надо ждать, когда кто — нибудь выйдет.

Через полчаса скрипнула дверь. В освещённом лампой дверном проёме мелькнула голова в офицерской фуражке.

Одной рукой он придерживал ворот наброшенной на плечи шинели, а другой держал горящую сигарету.

Поёживаясь от холода, офицер пьяно выругался и что-то бормоча себе под нос принялся справлять малую нужду.

— Грища, за мной! Остальные страхуют! — прошипел Гулыга и бесшумно двинулся немцу за спину, вытягивая из рукава нож.

Немец смотрел на свои сапоги, перепачканные в жёлтой глине, а когда поднял глаза, потерял дар речи — на него смотрела небритая звериная рожа, а глаза отсвечивали сатанинским блеском. И таким же дьявольским блеском сверкнуло лезвие ножа…

Разведчики двигались один за другим. Пленный обер-лейтенант полз за Гулыгой, опасливо косясь на Гришу Дрокина. Тот завистливо втягивал в себя винные пары, следовавшие за пленным и мстительно колол его в ляжку острием финки.

Замыкали близнецы.

Метров через сто от немецких окопов наткнулись на замаскированный немецкий дозор. Младший лейтенант Голубенко заметил пулемёт и рядом сонных, скукожившихся от холода немцев. Впереди них лежал голый, не очень заснеженный склон с гривками бурьяна по межам. За склоном были уже свои.

Отползать назад и менять маршрут было уже поздно. Через несколько минут должно было рассветать.

Распластанные на снегу штрафники ошеломленно молчали, не в состоянии вымолвить слова. У каждого в такт с сердцем биласьединственная теперь мысль — вроде удалось, ушли, а тут такая досада.

Взводный вопросительно оглянулся на Гулыгу. Тот кивнул головой.

Голубенко зубами содрал с руки трехпалую рукавицу и вырвав мокрыми пальцами чеку, чуть приподнявшись, бросил гранату в немецкий окоп.

Но в момент броска граната попала в рукавицу его маскировочного халата. Такое случалось, даже с опытными бойцами.

Это был конец.

Чтобы выжить, нужно было засунуть руку поглубже в сугроб. Оторвало бы кисть, пальцы, но был бы шанс остаться в живых.

Неопытный Голубенко сплоховал. Он стал судорожно трясти рукавом, надеясь выкинуть гранату из рукавицы — и раздался взрыв…

Огненный куст вырос перед немецким окопом, ослепил и оглушил. И тут же раздался страшный крик Голубенко.

Засвистели в черном небе мины и взрывы заухали совсем рядом. Раз, два, три, четыре… С шипением взлетела белая ракета, и снова — раз, два, три…

И тут же пулеметные трассы, огненно прошивая темноту стали сечь и рубить снежный наст по всему полю.

И после этого уже не понять что: вспышки света, разрывы гранат, трассирующие струи. Смешалось всё в одно кошмарное и безнадежное — Это конец!

Гулыгу оглушило, посекло осколками. Лицо залило кровью… Но он, невзирая на боль прохрипел:

— Скорей назад. Отходим! Хватайте лейтенанта.

Перед рассветом группа вернулась обратно. В живых осталось двое, Гулыга и штрафник Дрокин. За собой они тащили изуродованное тело лейтенанта Голубенко. На мокрой, иссеченной осколками плащ — палатке волочился глянцево-сизый клубящийся моток чего-то, ещё недавно живого…