Сергей Герман - Штрафная мразь

— У кого будут просьбы и пожелания.

Полковник наверное думал, что мы все сейчас начнём проситься в партию. Писать заявления, типа, если погибну, считайте меня коммунистом!

Но все уже поняли, что весь этот шухер неспроста. Один Бог знает сколько немцы там всего наставили и на какую глубину!

Догадываемся, что на верную смертушку нас посылают. Молчим.

Выходит один боец, морда здоровенная, бандитская. Штрафник бывший.

Обращается не к начальнику политотдела, а прямо к командиру дивизии.

Дескать, понимаем меру ответственности и поэтому просим выдать перед атакой не по сто грамм, по поллитре на рыло!

Все молчат, ждут, что ответит комдив.

Тот усмехнулся, потом помрачнел, наверное вспомнил, что нам предстоит. Пообещал, будет водка. Правда, не сказал, что по поллитра на рыло. Все обрадовались. Вроде как и помирать уже не так страшно.

Вечером вместо водки привезли спирт. Кто пил, кто письма писал. Многие догадывались, что убьют. Если ты на передке находишься, то чуйка вырабатывается, что или убьют или ранят.

Ну а на рассвете ударила артиллерия. Основательно поработала.

Только затихло, мы пошли в атаку.

Идем цепями как белые в фильме «Чапаев», все четыреста человек. Немцы почти не стреляли. Наверное приходили в себя. Мы — «Уря-яяя!», побежали.

Вдруг под ногами стали рваться мины. Поняли, что эти суки не сказали нам о том, что будем наступать по заминированному полю.

Деваться некуда. Ложиться на минном пользе нельзя. Как потом выбираться? Назад тоже нельзя. Или расстреляют, или в штрафную. Вот и пёрли вперёд. Высоту заняли, а потом ещё двое суток удерживали. Так я получил «Красную звезду». Потом её у меня отобрали.

— Смотри — ка, вроде не штрафники, а прямо как у нас. — Сказал чей-то голос, — Водка. Атака. Только вот нас на мины ещё не посылали. Бог миловал.

— Смотри! Накаркаешь! — Замахали на него руками.

— Да я вроде не сглазливый! — засмеялся тот. — Да и вообще. Не может такого быть, чтобы во всей Красной армии было одно и то же, своих бойцов на мины!

А ведь таки прав оказался орденоносец! Накаркал!

Генералам вероятно постоянно казалось, что стоит только бросить в бой еще одну дивизию, накрутить хвост подчиненным, как враг дрогнет и побежит. При этом, никто не брал в расчёт, что люди вымотались, техники осталось мало, да и та нуждается в ремонте, что резервная дивизия не дотягивает и до половины штатной численности. Тылы отстали, коммуникации растянуты, и тоненький ручеек горючего и боеприпасов не в состоянии удовлетворить даже сильно сокращенные противником текущие потребности войск.

А сами войска уже давно кормятся с «бабкиного аттестата». Между тем, еще вчера отступавший противник, уже закрепился на заранее оборудованных и выгодных для обороны позициях, подтянул резервы, и проблем со снабжением у него нет.

На этот раз для осознания ситуации потребовалось всего две недели. И то только потому, что в начале третьей недели немцы сами предприняли попытку контрнаступления. Именно попытку, продвижение немцев измерялось километрами, и через неделю они выдохлись окончательно. Наступила оперативная пауза, обе стороны рыли окопы, накапливали боеприпасы и восполняли потери в людях.

Вечером на передовую вновь привезли водку. На рассвете, после артподготовки должна была начаться атака. Всех пулеметчиков раскидали по взводам.

За полчаса до начала атаки раздали водку, изготовились, но команды не было.

Прошёл час, другой… Пошёл снег. Белые хлопья падали на застывших людей, на застывшую землю, укрывая её белоснежным одеялом. Утренние часы прошли в напряженном ожидании.

Помников рассматривал немецкие позиции в бинокль. Поднявшийся ветер кидал ему в лицо застывшие снежинки, ротный наклонял голову, но тут же снова приставлял к глазам бинокль и смотрел вперед.

Впереди лежало заваленное снегом поле. Оно было заминировано. Ночью сапёры должны были сделать небольшой проход возле березового колка. В него должны были войти штрафники.

Потом передали приказ: «Атака отменяется». И вдруг, уже около десяти часов прибежал Васильев, обежал цепь и сказал, что поступил новый приказ: «Атака через пятнадцать минут. Без артподготовки!»

— Кто отстанет, ротный обещал лично пристрелить. Раненых не подбирать. Есть санитары. И не ложиться. Кто ляжет будет приравнен к дезертирам.

Ровно через пятнадцать минут, в полной тишине рота пошла в атаку.

Спокойно пошла, как на работу. И как всегда молча, без криков «Ура!».

Зимний, замёрзший лес молча смотрел на то, как две сотни привычных к вечной нужде русских мужиков встают в холодной мутной хмари раннего утра. Как они карабкаются и лезут из заледенелых, заметённых снегом окопов, бегут прижимаясь к засыпанному снегом берёзовому колку, загребая рваными сапогами уставшую израненную взрывами землю. Казалось, что это сама мать Россия поднялась в атаку и сейчас распахнёт свой морщинистый рот и закричит матерно, завоет страшно.

Большая часть из них не видела и не получала от своей страны ничего хорошего.

Но выросшие в бараках и крестьянских избах, часто не евшие досыта они искренне верили в то, что эта жизнь и есть самая лучшая на свете.

Многие из них искренне не понимали того, что воюя за Россию, они одновременно воюют и за собственные тюрьмы, лагеря, искалеченные судьбы.

Немецкие пулемёты молчали.

— Дай бог…Лишь бы не сглазить! — Задыхаясь от бега молил Лученков.

Не дал! Или кто-то сглазил. Под ногами одного из бойцов рвануло, тело подбросило вверх и тяжело шмякнуло на заснеженную землю. Еще один взрыв. За ним третий, и тут же замолотил тяжёлый станковый пулемет. Часть людей продолжала бежать, другие метались, падали, часть залегла на тропе, пытаясь спрятаться за плоскими камнями.

Офицеры и кто-то из сержантов пинали и поднимали бойцов. Грохнул еще один взрыв, и обрубок тела отлетел на несколько метров.

— Мины! — закричали штрафники. — Мины!.. Куда нас загнали? Братва!.. Но деваться было некуда. Штрафники оказались между молотом и наковальней.

Как оказалось, мины с нейтральной полосы снять не успели. Передний край остался заминированным.

Но у бойцов штрафной роты не было выбора. Они обязаны были кровью искупить свою вину.

И рота пошла в атаку прямо по минному полю.

Это было тяжело! Страшно!

Проходов в минном поле никто не знает. Плотный пулеметный огонь. На снегу красные пятна. Взрывы! Взрывы! Много погибших.

Кто-то из мусульман сел среди взрывов и начал молиться.

Лученков продолжал бежать… впереди и сзади бежали ленинградский студент Васьков… татарин Шарафутдинов, бывший московский таксист Зозуля.

Взрыв рванул рядом с Пашей Ефтеевым, рыжим, горбоносым, похожим на осетина. Не хромая он пробежал несколько метров и упал с отбитой разрывом пяткой.