Войо Терич - Семь бойцов

Мы медленно уходили в звездную ночь, минуя сельские караулы. Снова родник. Я напился, намочил воспаленный лоб, сел неподалеку и долго вслушивался в отдаленные звуки шагов ночных караулов. Солдатский инстинкт, сильно развитый во мне, предупреждал об опасности. Я умел читать лесные шумы, различал топот животных и шаги людей, но сейчас сознание мое целиком было поглощен воображаемой судьбой Минера. Впервые с тех пор, как мы пришли с Сутьески, я не мог подавить в себе мрачного предчувствия. Никому не уцелеть! Вот так. Пули часто обходили меня. Я много видел, как гибли люди, видел их предсмертные муки. Но пули пока пролетали над моей головой, словно заколдованные, и ни одна из них не задела меня. На сей раз предчувствие говорило другое. Таинственный голос будто шептал мне, что наступил или мой, или ее черед.

Я привык доверять инстинкту. Шаги мои были осторожны, как у кошки. Сотни раз я видел, как люди, спотыкаясь, падали ночью на неровной местности, чаще всего те, кто обладал прекрасным зрением. Я же был близорук и привык осторожно ступать на землю, полную неожиданностей. Шел мягко, крадучись, и пи разу у меня не подвернулась нога. Таким образом, недостаток зрения я восполнял опытом. И все недоумевали, как я иду ночью. Но сейчас я чувствовал неуверенность: Минер погиб! И нет той силы, которая могла бы это исправить!

Ни слова не сказал я Аделе о своих предчувствиях. Многие гибли подобным образом. И многие погибнут.

— Что-то сейчас делает Минер? — напомнила она сама. — Он был хорошим бойцом.

— Я знаю… «Он был таким, каким ни мне, ни тебе никогда не бывать», — подумалось про себя.

— Он говорил, что останется работать в подполье.

— Да.

Людей оценивают по той пустоте, которая возникает после их ухода. Если они отступают перед трудностями, значит, они немногого стоят. Бывает, что лучше погибнуть нескольким, чем одному, если для дела этот один значит столько же, сколько все остальные. Но разве жизнь самого слабого не такой же источник света, как и жизнь самого лучшего? Человек не может отдать больше своей жизни…

Я постарался прогнать страшные видения. Прочь все предчувствия и тревоги! Нужно улыбаться, пока ты жив! И снова дорога повела нас вперед, и снова мы уверенно шагали по ней.

XI

Все случилось само собой. Средь бела дня, когда солнце стояло в зените. Мы находились высоко в горах на краю обрыва. Под нами шумел густой лес. Отсюда, с вершины, далеко просматривалась местность.

В густой траве под раскидистой сосной спала Адела, положив под голову камень. Я по привычке не выпускал из рук винтовку. Итальянский карабин Аделы лежал неподалеку. На сосне щебетали птицы. Где-то в отдалении трещала сорока. Кругом зной и тишина.

Юбка из грубой крестьянской шерсти открыла ноги Аделы. Они были чисты, как небо. И будто хмельной ветер ударил мне в лицо. Запах сосны еще больше опьянял меня. Горячая волна обожгла сердце.

На щеках спящей девушки играл румянец. Я положил руку на ее грудь. Девушка лениво зашевелилась. Туманно посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц, но, почувствовав силу моей руки, густо покраснела. Дыхание словно замерло у нее в горле.

— Не смотри на меня так.

— Почему?

— Я не хочу, чтоб ты на меня смотрел.

— Не любишь?

Она так взглянула на меня, словно молнией поразила. Я не верил своим глазам. Неужели она меня?.. Но ведь она пришла ко мне, а не к Минеру! Значит, она сделала выбор еще в тот день, когда мы переходили Тару? Безумная мысль мелькнула в моей голове: «Адела будет мне!.. Кем будет тебе Адела? — строго спросил я себя. — Неужели только безумное желание носит тебя от скалы к скале в погоне за ее тенью и ее фигурой?..»

Бывает, что па первый взгляд неосуществимая мечта угнездится в голове, и в конце концов начинаешь относиться к ней как к чему-то вполне реальному… Если же это — безудержная страсть, то воспринимаешь ее как нечто необходимое, предопределенное судьбой, что не может не произойти и не может не случиться. «Мы достаточно навоевались, — говорил я себе. — Но как ты уйдешь с ней из этого мира и куда ты уйдешь? В Африку? Ты думаешь, там не воюют?..»

Отпущенные нам судьбой после боя у реки дни, вероятно, уже отсчитанные, показались мне бесконечной жизнью. Меня обуяла уверенность, что, если Адела и на самом деле навсегда захочет пойти со мной вместе, я найду способ спасти ее от войны. Сейчас ли или чуть позже, но сохранить живой! Как это осуществить, я не отдавал себе отчета.

Откуда у меня такое убеждение, что со мной ничего не случится? Оно так глубоко проникло в меня с тех пор, как я впервые увидел Аделу. Эта девушка для меня как счастливое предзнаменование. Мои товарищи погибали друг за другом, я оставался невредим. Я клал голову на камни бруствера, но глаза мои, кроме как во сне, не смыкались. О такой женщине и такой любви я мечтал много лет. Мечтал, как о чуде, которое коснется меня. Я видел ее в канун боя и остался в живых. Я видел ее в нашей группе и остался в живых. Она присоединилась ко мне, а не к Минеру. Пошла не на восток. Эта женщина была для меня редкостной наградой, подарком судьбы. Стоило пережить столько горя, чтобы встретить вот такую Аделу, о существовании которой прежде я и не знал.

— Не хочу, — повторила она.

— У тебя чудесные ноги.

— Да? Запомни, если ты меня тронешь, я уйду.

— Да? — ответил я. — Я не вижу в этом ничего плохого.

— Еще что?

— Ты чудесная женщина.

— Я ничья женщина.

— Верно. До сих пор.

Она испытующе посмотрела на меня из-под ресниц. Щеки ее пылали.

Я склонился над ней, и она побледнела, опустив веки. Лицо ее изменилось до неузнаваемости. Она не напоминала уже ни встретившуюся мне на пыльной дороге девушку, ни героиню фильма, ни ту Аделу, что все время шла рядом со мной. Но она была реальной, как реальны окружавшие нас сосны, и сильна, как эти деревья, и ласкова, как трава альпийских лугов. Я поражался собственной смелости. Она уступала и проваливалась куда-то в пропасть вместе со мной. Прежде, видя в ней только гимназистку, я всегда думал, что они слишком хрупкие. А теперь она казалась мне самой хрупкой, хотя обладала силой молодой крестьянки.

Она что-то шептала бессвязное, что не выразишь словами, готовая рыдать и смеяться. В мире ничто не существовало, кроме нее!.. А я-то думал, что она не девушка…

И вместо того чтоб устыдиться, я словно бы подвергся очищению от всей скверны, что накопилась у меня в душе. В объятиях Аделы я почувствовал себя сильнее и значительнее. Казалось, я в состоянии теперь не моргая смотреть на солнце и по плечу мне многое, ранее недосягаемое.

XII

И словно родилась другая Адела. Это была она — и не она. Куда девалась ее насмешливость и надменность! Казалось, она стала еще моложе и прекраснее. Адела менялась на глазах. От ее прежней осторожности не осталось и следа. Я удивлялся, как прежде не замечал в ней тех достоинств, что открылись мне теперь.