Николай Ященко - С отцами вместе

Друзья отошли в угол и сели на Федину холостяцкую кровать. Свет очага, как ни силился, сюда не доставал. Закурили. К древесному дыму прибавился махорочный. Разговор вели вполголоса.

— Говори, долговязый, был в Осиновке?

— Даже два раза!

— Слава богу, на человека стал походить! Сказал ей?

Митя покачал головой. Федя притворно вздохнул, сбросил с постели котенка, придвинулся ближе к собеседнику.

— Не знаешь, как объясниться? Я тебя научу! Повторяй за мной. В настоящий текущий момент жить без вас, извините, без тебя не могу! Ставлю вопрос ребром: выходи за меня замуж!

— Трепло ты! — Митя отвернулся. — Может, я совсем ей не нужен такой! Ты подумал об этом?

— Подумал! Тогда головой в прорубь — и всему делу конец!

— Прощай, пустобрех! — Митя вскочил, потянулся к подоконнику за шапкой.

Федя обнял товарища, насильно усадил его на кровать.

— Не дури, Митенька! Мне со стороны виднее. Нужен ты ей. У кочегара душа чистая, сердце горячее. Ладно, не говори ей ничего. Будь таким, какой есть, и она заметит тебя… Еще свадьбу сыграем. Эх, и потанцуем!..

Митя улыбнулся, показал здоровенный кулак.

— Ну, попляшем! — поправился Федя.

Из очага с сильным треском, похожим на выстрел, вылетел и упал на пол горячий уголь. Федя придавил его ногой и перевел разговор на другое.

— Видишь, у меня сапоги почти новые стали!

В полумраке они действительно казались добротными. Федя нашел на чердаке отцовские поношенные сапоги с мало-мальски уцелевшими подметками, присоединил к ним свои и умудрился из двух пар смастерить одну. В починенных обутках он надеялся обмануть зиму, в минувшее воскресенье уже обновил их — ходил проверять заявление на Сеню Широких. После обедни повидал в церковной ограде Лену.

— За такой бы я сам хоть в церковь, хоть в монастырь кинулся.

Девушка оказалась боевой и разговорчивой. Вовсе она не хочет петь на клиросе, это ее отец заставил. Он человек верующий, состоит в церковном совете. Заявление было без подписи. Федя показал его Лене. «Это мой батька писал», — сказала она. Клубочек разматывался все больше и больше. Лена в веселом смазчике души не чает, отец не прочь назвать работящего парня зятем, но закавыка в том, что Сеня состоит в комсомоле и не носит креста на шее. Регент часто ходит к отцу Лены, уговаривает его записать дочь в соучраб, это поможет ей найти место в жизни. Не он ли научил папашу настрочить заявление на Сеню? Задумали поймать двух зайцев: смазчика оторвать от комсомола, а Лену оставить в церковном хоре и втянуть в соучраб. Пока Федя секретничал с Леной, Сеня стоял около толстого тополя на карауле.

Вечером Федя набрался храбрости и заявился в дом набожного отца Лены.

— И, конечно, получил по шее? — спросил Митя.

— Как бы не так! Я этого святошу на бога взял: «Ты, папаша, заявление писал?» Он отпирается. А я ему: «Твоя рука! Ты на почте служишь, таким почерком извещения пишутся, сам видел!» Тогда старикан сознался и понес чепуху насчет того, что он заботится о чистоте комсомольских рядов. Тут я сбавил тон и говорю: «Большое спасибо, что помогли нам, мы этого смазчика живо на чистую воду выведем, в два счета из ячейки выгоним!» Святоша даже просиял от радости…

— Заварил ты кашу! — сказал озабоченный Митя.

— Не горюй! Мы, большевики, и не такую кашу расхлебывали! Пусть церковники уши развесят, а мы Лену из хора вытащим и в комсомол втянем. Я Сеньке твердое задание дал!

Весь разговор слышала женщина за столом. Она скомкала и бросила Феде заштопанную рубаху.

— Все о других хлопочешь! А когда сам в дом молодуху приведешь? Когда я внучат нянчить буду?

— Скоро, мама! — Федя развернул рубаху. — Вот фрак уже готов, сапоги у меня со скрипом. Давайте по такому поводу выпьем чайку!

От чая Митя отказался. Свернул цигарку и отправился домой…

События последних дней измотали его. Сидя за столом, он положил голову на руки. Глаза слипались, свеча перед ним двоилась, троилась… Стало много маленьких мигающих огоньков… Вся церковь в огнях. Митя и Анна идут под венец. Священник требует обручальные кольца, а их нет. Лицо священника очень знакомо. Это же Федя-большевичок, он смеется: «Зачем в церковь, ячейка тебе комсомольскую свадьбу устроит…» Открыл глаза, стряхнул дремоту, огляделся. На комоде шкатулка, в ней лежат два золотых кольца. После гибели отца было много голодных дней, но мать все-таки не продала кольца, хранит память о муже, о молодости, о любви… Глаза снова смыкаются… По большой реке плывет баржа, одни арестант хочет что-то сказать, но не может, и заплакал. Почему баржа с колесами? Они стучат, как у дрезины. Со скалы кто-то стреляет… Митя вздрогнул, поднялся из-за стола, начал укладываться в постель. А ружье все еще висит. Когда выбраться на охоту? Федя рассказывал о каких-то двух зайцах… Вот если бы стрелявший со скалы не промахнулся, сегодня не пришлось бы говорить о любви и мировой революции.

В окно сильно и часто застучали.

— Мокин в поездку…

Всю неделю Ленька Индеец сидел на парте один. Свиридок в школу не приходил. Говорили, что он болеет. В субботу после уроков Ленька поймал в коридоре Кузю и сказал, что не мешало бы побывать у Мандолины. Кузя потер переносицу, сбегал в раздевалку за Пронькой. Узнав, зачем его позвали, Пронька пошарил в карманах, вытащил серебрушку, не говоря ни слова, протянул ее Леньке. «Складчина», — понял Ленька и тоже пересчитал свою денежную наличность. Тогда и Кузя потряс за корешок учебник географии. На пол вылетела зеленая бумажка. Пошли вместе на базар, в китайской харчевне купили три пампушки.

К больному товарищу отправился один Ленька. Еще на кухне он услышал звук мандолины, доносившийся из крайней комнаты. Мать Свиридка — высокая и полная женщина — стояла перед Ленькой, молча вытирала о передник мокрые пухлые руки и, кажется, не собиралась пускать его дальше порога.

— Мама, кто там пришел? — крикнул Мандолина.

— К тебе, Игорь, из школы! — поневоле ответила мать.

В классе Свиридка никогда не называли по имени, и Леньке показалось, что он слышит его впервые. «Ишь ты, князь Игорь», — подумал он, сбрасывая шубу.

Мандолина лежал на кровати с перевязанной головой. Леньке он очень обрадовался, а увидев принесенные им пампушки, чуть не заплакал. Только мамаша брезгливо вытянула губы:

— Неужели ты, Игорек, будешь есть эту га… эти штуки? А вдруг они с собачьим или кошачьим мясом?!

Ленька поспешил защитить честь китайской харчевни:

— С луком и перцем всякое мясо вкусное!

Настоящего разговора у Леньки с Игорем сначала не получалось, так как мать не уходила из комнаты. К счастью, на кухне что-то зашипело, хозяйка бросилась к плите. Мандолина сейчас же вполголоса рассказал, что отец избил его за посещение политсуда над эсером. Бил тростью, все тело в синяках. Попадает Мандолине часто. В тот день, когда он сообщил дома о своем выходе из соучраба, отец ударил его медной пряжкой по голове, не дал поужинать и на всю ночь запер в холодную кладовку. «Сам лечит, сам и калечит», — негодовал Ленька. Какая шикарная квартира, у Мандолины отдельная комната, а жить тут страшно. Оставаться дольше Леньке не хотелось, он сказал, что пойдет готовить уроки. Мандолина на прощанье шепнул ему: