Николай Ященко - С отцами вместе
- Название:С отцами вместе
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Восточно-Сибирское книжное издательство
- Год:1966
- Город:Иркутск
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Ященко - С отцами вместе краткое содержание
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству. Книги Ященко - это главным образом рассказ о своем поколении, об одногодках и сверстниках-комсомольцах гражданской войны и первых лет Советской власти, это повествования о героях первой русской революции, красных партизанах и красноармейцах. О том героическом времени Николай Ященко рассказал в дилогии “Босоногая команда" (1959 г.), “Искры не гаснут" (1962 г.), которые затем вышли одной книгой “С отцами вместе" (1966 г.). В 1969 году вышла в свет новая повесть “Журавли не знают покоя" о судьбе большой семьи железнодорожников Павла Ивановича Кларка, повесть “Северная точка" (1974 г.) о забайкальском севере, повесть “Красные мадьяры" - об интернациональном отряде венгров. Историко-революционная тема - главная в жизни и творчестве писателя.
С отцами вместе - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Храпчук и Номоконов обнялись, хлопнули друг друга по плечу.
— Счастливо доехать, служба!
— Счастливо оставаться!.. За Конфоркой смотрите!
Глава тридцать первая
Красные саранки
Начались летние каникулы. Костя и Сережка Фролов условились встречаться каждую субботу в Заречье, у моста, с удочками. С распространением песен и частушек дело наладилось: дядя Филя принес откуда-то гектограф, его спрятали в чураковской бане, печатали там листовки. Работать на гектографе дядя Филя научил Кузю и Проньку…
События летом в Забайкалье развертывались бурно. Массовые аресты, расстрелы росли с каждым днем. Тюрьмы в Чите, Нерчинске и других городах были переполнены. Карательные отряды чинили кровавую расправу над всеми, кто служил в Красной гвардии, кто сочувствовал Советской власти и ратовал за ее восстановление. Все чаще и чаще носились по линии бронепоезда. Появились новые броневики: «Атаман», «Отважный», «Беспощадный», «Мститель». В литейном цехе Читинских железнодорожных мастерских выстроили всех рабочих и для острастки выпороли каждого десятого. Японцы вырезали семьи большевиков, жгли их дома. Для устрашения семеновцы пускали по Шилке плоты с повешенными на столбах партизанами.
Но чем больше свирепствовали враги, тем шире разгоралось партизанское движение.
Как-то Сергей принес Косте новую частушку. Через день жители всюду находили отпечатанную на гектографе листовку:
Эх, и милым мой хорош,
В партизаны коль пойдешь.
Но еще ты будешь лучше,
Коль японцев расшибешь.
Стояли жаркие дни. В падях ждали косарей густые сочные травы. Манили к себе ярко-оранжевые жарки, покачивались на тоненьких стебельках желтые маки. Рассыпались по зеленому ковру темно-розовые гвоздички. Но лучше всех были красные саранки.
Вера Горяева каждый день уходила в поле и приносила большую корзину саранок. Иногда бывали с ней и друзья — мальчишки. Вера плела венки, вязала букеты. Они шли на продажу. Одной матери трудно было кормить семью. И Вера, как могла, помогала ей…
Из Читы на станцию прибыл эшелон. Среди состава особенно выделялся классный вагон желтого цвета. На перрон высыпали солдаты и офицеры. На рукавах гимнастерок и шинелей был нашит кружок из желтой материи, в кружке чернели буквы — МОН. У офицеров ниже букв вырисовывался человеческий череп с перекрещенными костями. Это был прогремевший кровавыми расправами Маньчжурский отряд особого назначения — опора атамана Семенова.
Вдоль эшелона шла Вера с букетом цветов. Она выкрикивала:
— Красные саранки! Кому красные саранки!
С подножки желтого вагона спрыгнул грузный, широкоплечий офицер. Фуражка у него была надвинута на глаза, одутловатое, измятое лицо говорило о недавней попойке и тяжелом сне. В правой руке он держал длинную, похожую на змею плеть, сделанную из полосок кожи. На тонком конце ее болталась расплющенная пуля. Офицер легонько похлопывал плетью по начищенному до блеска голенищу. К нему и подбежала Вера.
— Купите цветы! Красные саранки!
Семеновец сдвинул фуражку на затылок и мутными глазами посмотрел на девочку.
— Красные? Какие красные? Где красные? — заорал он, замахиваясь плетью.
Вера в страхе попятилась, круто повернулась, чтобы скрыться среди людей, но нагайка обожгла ей спину. Девочка упала на междупутье, зажимая в руке букет, а офицер перешагнул через нее и пошел к вокзальному буфету, похлопывая плетью по голенищу. Подскочил японский патрульный и ткнул Веру ботинком в бок. Видя, что она потеряла сознание, японец приподнял ее и волоком вытащил на перрон. Он бросил Веру около палисадника.
— В чем дело? — спрашивали военные с желтыми нашивками на рукавах.
— Наш полковник немного пошутил! — отвечали другие.
Индеец, часто шнырявший около поездов, увидел на земле девочку. Ее старенькое платьице лопнуло вдоль спины, от худенького плеча до пояса протянулся багрово-синий, набухший рубец.
— Вера! — закричал он и опустился около нее на колени. — Что ты, Вера?
Солдаты загоготали.
— Поухаживай, кавалер, за барышней!
— Возьми ее под ручку!
Не обращая внимания на выкрики, Ленька приподнял девочку, поставил ее на ноги. Она шаталась. Он увел ее за палисадник и посадил на каменные ступени вокзальной лестницы. Вера прислонилась головой к столбу.
— Побудь тут, я сейчас! — сказал Индеец.
Он притащил с водокачки полную фуражку холодной воды. Вера отпила два-три глотка, а остальную воду Индеец вылил ей на голову и снова скрылся. На этот раз он вернулся с Храпчуком. Машинист, глянув на Веру, молча скрипнул зубами, осторожно взял ее на руки и понес. Индеец шел рядом с букетом непроданных красных саранок. Едва они миновали депо и пересекли пути, как к ним присоединилось несколько парнишек и девчонок. На первой же улице Теребиловки пошли за ними мужчины и женщины. А когда подошли к мосту, вокруг Храпчука уже шумела большая толпа.
— Палачи! Изверги! — раздавались крики.
Храпчук повернулся к людям.
— Видите, что они, гады, сделали?!
Толпа затихла.
— Меня на этой станции пороли в девятьсот пятом году, Веру Горяеву искалечили нагайкой в девятнадцатом, — говорил машинист. — Но скоро они, ироды, не будут нас пороть и вешать. Мы уничтожим палачей!
Толпа проводила их до дома Горяевых…
Ночь темная-темная. Выйди за пределы освещенной станции — и, кажется, заблудишься, забредешь, неведомо куда. Оглянись по сторонам — ни огонька, только в недосягаемой выси посмеиваются, мигая, звезды. Тепло и тихо. С реки плывут освежающая прохлада, запахи трав и деревьев…
На маневровый паровоз к Храпчуку поднялся с фонарем дежурный по станции Хохряков.
— Хороша ночка, Николай Григорьевич!
— Ночка в самый раз, Никифор Андреевич!.. А что думает Усатый?
Хохряков сел на полено, лежавшее перед топкой, склонился к машинисту.
— Усатый согласен, тем более что ты сегодня целую демонстрацию устроил, когда горяевскую дочку нес. Найдутся мерзавцы, донесут. Тебе нельзя здесь оставаться! А план такой…
Слушая Хохрякова, машинист согласно кивал. В два часа прибывает воинский поезд. Соседняя станция передала, что опять едут каратели — где-то атаману приходится туго, вот он и натравливает своих псов. Храпчук должен погнать «компашку» на топливный склад, прицепить там цистерну с керосином, в тупике прихватить две нагруженные камнем платформы, выйти на подъем к кладбищу, дать разгон и мчаться на… занятый эшелоном путь. Это то, о чем давно мечтал Храпчук. Его «компашка» сделает последний рейс…
Храпчук выглянул в окошко. Какая тишина! Перед окнами вокзального буфета стоят, словно окаменелые, кусты черемухи. На перроне и на путях ни души. Лишь вдоль кирпичной крепости, около японской казармы, ходит часовой. Старик обратился к Хохрякову:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: