Федор Абрамов - О войне и победе

Две-три бабы прыснули со смеху, но всех громче захохотал Петр Житов, потому что это он так окрестил Федора Капитоновича.

В сорок третьем году Федор Капитонович двадцать тысяч рублей внес в фонд обороны. О его патриотическом подвиге шумела вся область. Газеты его называли северным Головатым. Его возили в город, вызывали на каждое совещание в районе, и только пекашинцы посмеивались, когда на собраниях ставили им в пример Федора Капитоновича. Верно, внес Федор Капитонович деньги в фонд обороны, и деньги немалые. Да откуда они у него взялись? Почему у других их нету?

– Иди-иди, – сказал, нахмурившись, Федор Капитонович Михаилу. – Мал еще, сопляк, с людьми-то разговаривать.

– Я мал? Я сопляк? Нет, ты постой! Постой. Как деньги за самосад драть, ты тогда не говоришь, что я сопляк!..

Михаила обступили бабы.

– Миша, Миша, – стала уговаривать его Варвара. – Разве так можно?

Она оттащила его в сторону.

– Варка, а ты мягкая… – сказал Михаил, обнимая ее. Варвара рассмеялась:

– Молчи, не сказывай никому. Про это не говорят.

– А почему?

К ним подошла Лизка:

– Пойдем домой. Докуда еще будешь смешить людей?

– Домой? – Михаил топнул ногой. – Нет. Гулять будем. Егорша, где Егорша?

Егорши в заулке не было. Бабы расходились по домам.

Ворот новой рубашки у Михаила был распахнут сверху донизу. Одна пуговица висела на нитке. Лизка, вздыхая и качая головой, привстала на носки, оторвала эту пуговицу, и тут ей показалось, что еще одной пуговицы нет на вороте.

– Стой! – закричала она на брата, сразу вся расстроившись.

Но Михаил, подхваченный Варварой, уже двинулся вслед за бабами. Он ревуче запел:

Лизка оглянулась по сторонам, увидела Петьку и Гришку.

– Ребята, хорошенько все обыщите. За избой посмотрите.

Он, лешак, кажись, пуговицу потерял.

Затем она сбегала в верхние избы, закрыла окошки. Близнецы, присев на корточки, старательно оглядывали то место, где недавно топтался их брат. Сдвоенные голоса Варвары и Михаила доносились из-за дома с улицы.

– Ребята, – сказала Лизка. – Никуда не уходите. А придет Степан Андреянович, скажите, что я скоро прибегу. Уберу тут все. – И она побежала догонять брата.

Вставало утро. Познабливало. За Пинегой, над еловыми хребтами, разливалась заря – красные сполохи играли в рамах.

Варвара, слегка покачиваясь, шла пустынной улицей, простоволосая – платок съехал на плечи, – и злыми, тоскливыми глазами поглядывала на окна.

Господи, сколько ждали этого праздника, сколько разговоров было о нем в войну! Вот погодите, придет уже наш день – леса запоют от радости, реки потекут вспять… А пришел праздник – деревню едва не утопили в слезах…

Поравнявшись с домом Марфы Репишной, Варвара привстала на носки, яростно забарабанила в окошко:

– Марфа, Марфушка! Принимай гостей!

В избе зашаркали босые ноги. Темные гневные глаза глянули сверху на нее:

– Бесстыдница! Орешь середь ночи. Бога-то не боишься.

– А, иди ты со своим богом! Я плясать хочу! – Варвара топнула ногой, взбила пыль на дороге.

Немо, безлюдно вокруг. Сухим, режущим блеском полыхают пустые окошки. И тоской, вдовьей тоской несет от них… Ну и пускай! Пускай несет. А она назло всем петь будет – хватит, наревелась за войну!

И Варвара, круто тряхнув головой, запела:

Тявкнула гармошка в заулке у Василисы, а затем петухом оттуда выскочил Егорша. Волосы свалялись, лицо бледное, мятое, к рубашке пристала солома – не иначе как спал где-то…

– Ну, крепко подгуляла! Значит, из полуведра?

– Да, вот так. Еще чего скажешь?

– Ты хоть бы меня угостила.

Варвара скептическим взглядом окинула его с ног до головы.

– Кабы был немножко покрепче, может, и угостила бы.

– А ты попробуй! – вкрадчивым голосом заговорил Егорша.

– Ладно, проваливай. Без тебя тошно.

Варвара стиснула концы белого платка, пошагала домой.

– Ты куда? – обернулась она, заслышав сзади себя шаги.

– Вот народ! – искренне возмутился Егорша. – Праздник сегодня, а у них все как на похоронах.

– А и верно, Егорша! Праздник. Давай вздерни свою тальяночку.

И взбудоражили, растрясли-таки деревню. Бледные, заспанные лица завыглядывали из окошек. Но что-то невесело, тоскливо было Варваре, когда она подходила к своему дому. И даже восход солнца, нежным алым светом затрепетавший на белых занавесках в окнах, на ее усталом, осунувшемся лице, – даже восход солнца не обрадовал ее.

Она тяжело вздохнула и толкнула ногой калитку.

– Спасибо.

Егорша сунул ногу в притвор:

– Погоди! За спасибо-то и по радио не играют…

– Чего?

– Холодно, говорю. Погреться пусти… – Егорша зябко поежился и остальное досказал глазом.

– Ах ты щенок поганый! Глаза твои бесстыжие!

– Ну, нашлась стыдливая…

Калитка резко хлопнула. Белая нижняя юбка заплескалась над ступеньками крыльца.

Лицо у Егорши вытянулось. Жалко, черт побери! Не с того, видно, конца заход сделал. Но не в его характере было долго унывать: сегодня не выгорело, в другой раз выгорит.

Он развернул гармонь, голову набок – и пошел плеваться крепкими, забористыми припевками.

1. Привычная и знакомая трибуна. А выступать сегодня нелегко. Потому что сегодня у нас не только великий праздник. Но сегодня и день национальных поминок.

2. Мысленно я с теми, кто в 41 году сидел здесь. Большой курс. Одних ребят на нем было не меньше 100, а может быть и больше. И кто сегодня в живых? Константин Старцев (в Москве), Николай Соколов (доцент), Николай Доброхотов, еще 2–3 человека встречал после войны. Ну, я в живых. А где остальные? Остались лежать под Ленинградом.

3. Каждому свойственно, вероятно, идеализировать свое поколение. Но мои сверстники не нуждаются в идеализации. Это в самом деле были удивительные, глубоко верующие, прямо-таки святые ребята. И разве не доказала это война?

4. Мое поколение было духовно подготовлено к войне с фашизмом. Мы были воспитаны и взращены на примерах рев. героики великого Октября и Гр. войны. Наши герои – Чапаев, Павел Корчагин. Нашей любимой песней была «Каховка» Светлова. Мы с жадностью следили за первыми битвами с фашизмом в Испании. А некоторые из моих сверстников, курсом постарше меня, Георгий Степанов, Захар Плавскин, сами воевали в Испании.

Да, мы подготовлены были духовно к войне. И когда началась война, мы не ждали повесток из военкомата.