Ганс Кирст - Покушение

— Возможно, — согласился лейтенант. — Но бывает итак, что среди товарищей по оружию вдруг обнаруживаешь изменников, которые до сих пор хитро маскировались.

Капитан кивнул.

— А может так случиться, — заметил он, — что как раз эти изменники в действительности окажутся настоящими товарищами по оружию.

Графиня наклонила голову — ее шелковистые волосы тускло блеснули. Изящная линия ее затылка пробудила нежные мысли у Константина, он восхищенно смотрел на девушку и, казалось, совершенно не слышал последнего замечания брата.

— Я предоставил бы тебе возможность, сколько угодно пожирать глазами графиню, если бы не одно обстоятельство: нам все-таки надо иногда работать. — Капитан улыбнулся, по улыбка его была вовсе не ласковой. — И еще. Нельзя исключать одно довольно примитивное положение: лишь немногие на поверку оказываются тем, чем они являлись в нашем представлении.

В качестве характерного примера, подтверждающего это положение, капитан мог бы привести ефрейтора Лемана — специалиста по взрывчатке, автомобильного гонщика и надежного связного заговорщиков. Он как раз вошел в комнату и, дружелюбно ухмыльнувшись, кивнул присутствующим. Передвигался он по чужому кабинету так непринужденно, словно был здесь хозяином. Наконец он сел и подчеркнуто спокойно положил ногу на ногу.

— Ну, где любовное письмо, из-за которого взбесились гестаповцы? — осведомился капитан.

Ефрейтор вытащил сложенный пополам лист бумаги и вручил его капитану. Тот положил письмо перед собой, развернул, заботливо расправил и принялся читать. Его волевое лицо с ястребиным носом осветила признательная улыбка.

— Интересно, отчего эти люди так много пишут друг другу? — спросил Гном. — Ведь было бы вполне достаточно, если бы они сказали: «Я с вами», или: «Это мне нравится», или же: «Мне это не по душе». А они все пишут и пишут. Генерал-полковник переписывает начисто почти каждое, иногда даже глупое замечание. Ну а этот наш обер-бургомистр! У него из всех карманов торчат бумаги. Это ли не явное разгильдяйство?

— Пожалуй, — согласился капитан. — Но им же не запретишь писать, во всяком случае, я не в силах это сделать. Я тружусь во имя великого дня, и только. А генерал-полковник вместе с нашим обер-бургомистром думают, как лучше устроить мир, который наступит после нашей акции.

— Прекрасно! А что, если этим миром будет управлять гестапо?

Капитан усмехнулся, но глаза его были невеселы и серьезны, как на похоронах. А лейтенант все больше бледнел: он никак не мог понять, о чем идет речь. Он бросил на графиню взгляд, полный немой мольбы о помощи, но та не обращала внимания на лейтенанта: она сама была сбита с толку и стояла озадаченная, слегка открыв рот от удивления.

— После вашего сегодняшнего состязания с гестапо вам надлежит немедленно скрыться, — твердо и спокойно вынес решение капитан фон Бракведе. В его голосе не было ни тени упрека.

— Это, видимо, означает, что меня временно отстраняют от дел, — констатировал с деловым видом ефрейтор.

— Напротив, вы нам нужны, очень нужны. Вам только на некоторое время придется уйти в тень, но зато вы попадете в самое лучшее место, которое только можно придумать.

— Это чересчур, это чересчур, — смущенно бормотал ефрейтор Леман. — Надеюсь, вы не пошлете меня в клуб снайперов генерала фон Трескова? Мне нравятся поездки с комфортом, вы же знаете.

— Да, мой милый, знаю и поэтому командирую вас в Париж.

— Будет сделано! — Ефрейтор довольно потер руки. — Вот это мне по душе. Уж там-то я развернусь вовсю. И заявляю при свидетелях, будь они чьими угодно братьями, больше впросак я не попаду.

— Я прибыл с Восточного фронта, — доложил обер-лейтенант. — Генерал фон Тресков поручил мне сделать доклад генерал-полковнику Беку, а тот направил к вам.

Обер-лейтенанту на вид не было еще и двадцати пяти, но глубокие морщины пролегли от его щек к углам рта. Правда, лоб оставался гладким, но взгляд его был тусклым, как у старика.

— Я видел все собственными глазами, — сказал обер-лейтенант и прикурил предложенную сигарету. Руки его дрожали, и, чтобы унять дрожь, он сжал их. Но голос звучал уверенно, словно то, что он говорил сейчас, ему приходилось повторять уже много раз.

— А почему генерал-полковник Бек направил вас сюда?

— Чтобы я рассказал вам то, что видел.

Фамилия офицера была Бар. Он сидел в конторе барака, где Лебер торговал углем, а вокруг него на ящиках, мешках и простых табуретках расположилось с десяток людей — друзья Лебера: бывшие профсоюзные лидеры, бывшие депутаты рейхстага от социал-демократической партии, два священника — все участники заговора. Среди них — почтенный Вильгельм Лёйшнер, в прошлом министр внутренних дел земли Гессен, а сейчас владелец фабрички по производству кранов для пивных бочек. Аннелоре, супруга Лебера, ухаживала за гостями.

— Их убивают в газовых камерах, — рассказывал офицер, — а трупы сжигают в печах. Все налажено как на конвейере, по-фабричному. Число жертв на сегодняшний день достигло примерно четырех миллионов.

Черные, как ночной мрак, стены деревянного барака окружали присутствующих. Слабый свет затемненной лампы с трудом добирался до бледных лиц. Люди тяжело дышали, словно были придавлены непосильной ношей, а офицер продолжал:

— Лишь в одном из лагерей, под названием Аушвиц, ежедневно умирает несколько тысяч человек. Что касается положения на фронте, то там потери все увеличиваются. Генерал фон Тресков считает, что русские через несколько недель выйдут к границам рейха, а спустя пару месяцев будут стоять у ворот Берлина. Вот что я должен был вам доложить.

Обер-лейтенант Бар сел: больше ему нечего было добавить. Он попытался рассказать о неслыханных злодеяниях нацистов самыми простыми и понятными словами. В бараке повисло тяжкое молчание. Люди сидели не шевелясь, и никто не отважился прокомментировать доклад обер-лейтенанта.

— Каждый день тысячи людей! — с трудом вымолвила потрясенная Аннелоре.

— И каждый новый день уносит тысячи человеческих жизней, — обронил Юлиус Лебер и посмотрел на свои руки, сложенные как на молитве. — Вот что хотел сказать нам генерал-полковник Бек устами этого офицера.

— А какую цель он преследовал?

— Получить мое согласие на акцию Штауффенберга! Я дам согласие. Пора положить конец этим ужасным убийствам!

— Ну как? — спросил капитан фон Бракведе брата, когда ефрейтор Леман, сияющий от радости, удалился. — Ждешь от меня объяснений или обойдешься без них?

— Нет, не жду, — ответил Константин.

— Почему же?

— Потому что они совершенно не нужны, Фриц.

Братья взглянули друг на друга. Все еще бледное лицо младшего излучало безграничное доверие. Старший удовлетворенно отметил это, он был глубоко тронут.