Ганс Кирст - Покушение

— Вы, вероятно, недооцениваете последствий зверского насилия, которому он подвергался. Вы, к сожалению, по подумали, до чего можно довести человека.

— Нет, я подумал! И именно поэтому я нахожу все это отвратительным.

Лебер встал и подошел к правому окну, наиболее удаленному от маленькой настольной лампы. Он осторожно, всего на несколько сантиметров отодвинул темную занавеску светомаскировки и увидел призрачный лунный свет и сотни передвигающихся темных теней. Каждая из них могла оказаться ищейкой, поэтому бесполезно было даже пытаться что-либо выяснить.

— Почти любого человека можно сломить, — сказал Юлиус Лебер, все еще стоя у окна.

Константин и не догадывался, что этот человек долгие месяцы провел в концлагере, причем триста шестьдесят пять дней его продержали в темноте. Ему приходилось лежать на голом полу при восемнадцатиградусном морозе — не было ни соломы, ни одеяла, ни даже пальто. Поэтому сейчас Лебер мог смело заявить: «Я — один из тех, кто не потерял самообладания и собственного достоинства».

Константин внезапно сказал:

— Я все теперь понял. Недостойно поступать так, как этот полковник, но недостойно и доводить человека до подобного состояния.

— Видите ли, мой друг, гестапо преподало вам первый урок. — Лебер по-отечески улыбнулся лейтенанту: — И поверьте мне, он немало стоит.

— Но как я должен теперь себя вести? — настойчиво спрашивал лейтенант. — Что мне делать?

— Пожалуйста, не ждите от меня сейчас однозначного ответа. На вашу долю могут выпасть слишком большие испытания, — Лебер вновь посмотрел на плотно завешенное окно. — Могу вам посоветовать одно, хотя мои слова, видимо, прозвучат банально: спросите вашу совесть!

— Я не знаю, что мне делать, господин Лебер.

— Со временем вы все поймете. Ваш брат, во всяком случае, об этом позаботится. А теперь, мой юный друг, продолжим беседу, которую мы начали при вашем последнем посещении. Тогда мы говорили об освободительных войнах…

Лейтенант фон Бракведе покинул Лебера рано утром. Птицы уже начали петь, сидя на деревьях, листья с которых были сорваны взрывами бомб. Солнце окрашивало небо над Берлином в кроваво-красный цвет.

— Какой прекрасный день! — сказал Константин.

Это был день, когда Юлиуса Лебера арестовало гестапо.

Собравшиеся устало улыбались, болтали о пустяках, кланялись друг другу, не двигаясь с места, подобно журавлям на болоте. Доктор Йозеф Геббельс, рейхсминистр народного образования и пропаганды, давал прием. В его официальной резиденции и в ближайших зданиях устраивалось множество приемов, но этот был организован в первую очередь для военных и тех руководителей из государственного и партийного аппарата, которые в пределах Большого Берлина в той или иной мере контактировали с вермахтом.

— Я надеюсь, вы здесь хорошо себя чувствуете? — поинтересовался Геббельс у какого-то генерала, излучая гостеприимство.

— Превосходно, — заверил тот.

Геббельс настроил себя на упрощенные отношения, поэтому сразу начал расточать улыбки и приказал подать крепкие напитки. Гости облепили его, как мухи. Примерно в течение часа он заставил их смотреть хронику о положении на фронтах. В обычных кинотеатрах эти материалы не демонстрировали. Министра интересовала реакция специалистов, хотя он точно знал, что ни одна рекомендация не будет использована.

— Как вы думаете, не слишком броско подает материалы это недельное обозрение? — этот вопрос Геббельс задал генералу фон Хазе, коменданту Берлина. — Ваше мнение для меня особенно ценно.

— Жесткость никогда не повредит, — промолвил генерал, — но в подобных случаях благотворно действует что-нибудь отвлекающее.

— Отвлекающее от чего? — спросил улыбаясь Геббельс.

Генерал вытянулся, повысил голос и заявил с вымученной твердостью:

— Я полагаю, что искусно подобранное единство противоположностей, которые заканчивают…

Геббельс кивнул. Иного он и не ожидал. Его лисьи глазки пронизывающе осматривали помещение. Кругом изысканная гармония: серые мундиры вперемежку с черными, а кое-где между ними коричневые. Обычные натянутые улыбки мелькали повсюду.

Министр в меру скучал, однако оптимизм не покидал его. До низших чинов он не опускался: общение с ними было бы пустой тратой времени. Внезапно перед ним появился генерал Корцфлейш, один из представителей партийной элиты.

— Твердость в высшей степени необходима! — воскликнул он. — Но людям нужно также показывать, что кроме смертей и трупов имеются развлечения. По моему убеждению, кое-где потери желательно как-то сглаживать.

Обязательная улыбка не сходила с лица министра, однако он нетерпеливо поглядывал в соседний зал, где выдавали напитки. Там, по всей вероятности, разговоры носили более откровенный характер, и он охотно бы их послушал. Он был очень любопытен.

В соседнем зале встретились капитан Бракведе и штурмбанфюрер Майер. Они так громко приветствовали друг друга, что несколько молодых офицеров испуганно отшатнулись.

— Ну, понравилось вашему братцу мое ведомство? — поинтересовался Майер.

— К сожалению, я не успел его об этом спросить.

— Тогда вам еще предстоит это маленькое удовольствие. Во всяком случае, парня чуть не вырвало. Кстати, вы пробовали бордо у колченогого? — Майер намекал на физический недостаток министра. — Вино экстра-класса! У Геббельса отменное чутье на самое дорогое и качественное.

Капитану фон Бракведе нарочитая веселость Майера показалась подозрительной. В блестящей парадной форме эсэсовец походил на павлина, распустившего хвост. И фон Бракведе не преминул сказать ему об этом:

— Майер, вы выглядите так, как если бы поймали крупную рыбу.

— Две! — Майер пристально взглянул на капитана: — Полковника Брухзаля, который явился для меня настоящей находкой: он называет имен даже больше, чем требуется, и человека по имени Юлиус Лебер.

Фон Бракведе потребовалось несколько секунд, чтобы побороть охватившее его смятение. Затем он медленно произнес:

— Если это должно взрасти на вашем навозе…

— О чем вы говорите! — с готовностью парировал штурмбанфюрер. — Я отлично знаю, как перейти вам дорогу. Однако мы можем этого избежать, не правда ли? Лебера не раз арестовывали другие отделы, но я оставил его за собой, потому что внешнее наблюдение в числе посетителей Лебера зарегистрировало офицеров.

— Таким образом, вы позаботились о том, чтобы провести прямой выпад и двинуть мне по физиономии кулаком.

— Однако теперь я спрашиваю себя: что стоит мой улов в реальном исчислении? Потрошить ли мне эту рыбу самому или передать по инстанции, а может, положить на лед или выпустить обратно в воду? Или у вас есть желание поменяться? За одного Лебера — два генерала?