Александр Журавлев - Рассказы о героях

1969 г.

Герой Советского Союза

Иван Абрамович Казаев

Дом Ивана Абрамовича — добротный, под железом. Перед домом — палисадничек с кустами смородины; вдоль забора — поленница дров, сани, тарантас.

Иван Абрамович — ветеринар. Обычно в крестьянских семьях с детства воспитывают у малышей любовь к животным, особенно к лошади. Эта любовь у Ивана Абрамовича окрепла в годы службы в Забайкалье, на границе, где собственно и получил он специальность фельдшера-ветеринара.

Иван Абрамович работает на государственном участке, разъезжает на лошади по бригадным поселкам двух колхозов. Привычно катятся по проселку колеса тарантаса, по нагретой пыли — летом или палым листьям — осенью. Зимой меж березовых рощ, пригнутых снегом до самого долу, бегут сани-розвальни, раскатываясь на поворотах.

Самая мирная профессия у Ивана Абрамовича. Если принять еще во внимание его скромность, то даже как-то не верится, что все, что произошло с ним на Днепре, достигнуто его недюжинной воинской отвагой, терпением и солдатской сноровкой. И все-таки это было…

За Днепром полыхали поздние зарницы. На родине, на речке Мочегае, теперь уже явственно потягивает осенним холодком, убраны хлеба и смётана в стога солома, по утрам выпадают утренники, а здесь, на Украине, еще даже лист не тронулся желтизной.

В предыдущих боях на Курской дуге выбыло больше половины роты.

При переправе через Псел погиб командир взвода, и теперь старший сержант Иван Абрамович Казаев возглавляет взвод — четырнадцать оставшихся в живых, плохо знакомых друг с другом людей. Ему уже давно приглянулись два брата сибиряка Коваленковых. На них словно бы лежал отблеск той славы и уважения, которыми пользовались бойцы сибирских полков на всех фронтах Отечественной войны. Впрочем и себя Иван Абрамович числил несколько сибиряком, как-никак у него было три года службы в Забайкальском военном округе.

Где-то в душе Иван Абрамович чувствовал смутное беспокойство — дела предстояли большие, судя по тому, что вышли к Днепру, а его четырнадцать бойцов еще по-настоящему не притерлись друг к другу. Весь день он находил для них какое-нибудь дело: то шинели приводили в порядок, то чистили оружие — и все это единственно для сближения бойцов между собой.

Дела действительно предстояли большие. Полки вышли к Днепру южнее Киева недалеко от города Переяслав-Хмельницкого. На очереди стояло форсирование реки, а каждый знал, что немцы, обозленные неудачами во время летних боев на Курской дуге, готовились взять реванш за понесенные потери. Бойцы прокрадывались к самой реке, подолгу смотрели в сторону правого берега. Все ждали намеченного часа. И этот час пришел…

Иван Абрамович пришивал крючок, когда его вызвали к командиру полка. Вызывали многих, и он поначалу подумал, что предстоит что-то обычное, но уже по тому, как командир полка, постукивая пальцем по карте, морщась от дыма папиросы, несколько раз взглянул в его сторону, он ощутил приближение чего-то важного, касающегося именно его, Ивана Абрамовича. Но речь пока шла не о нем, а мотострелках, которым первым предстояло высадиться на тот берег. Комбат мотострелков несколько раз что-то переспрашивал у командира полка, уточняя на карте, потом встал (вместе с ним встали другие) и ушел, гремя плащпалаткой. И тогда командир полка обратился уже к комбату Ивана Абрамовича.

— Он? — спросил командир полка, кивая на Казаева.

— Он, — ответил комбат.

Иван Абрамович понял, что то важное, ради которого его позвали сюда, наступило.

Он вышел из штаба, когда уже было темно. И он понял, что всплески зарева за рекой — это вовсе не зарницы: враг, обеспокоенный тишиной на левом берегу, нервничая, швырял снарядами, а ветер относил звуки разрывов.

— Собирайтесь! — сказал Казаев, вернувшись во взвод. — В полночь пойдем за реку. Шинели не брать.

Вместе с братьями-сибиряками он побывал на берегу. Большая шестивесельная шлюпка лежала, запрятанная в траве. Лодочник из местных наблюдал за рекой. Ниже по течению, видимо, уже начали переправу мотострелки. Воздух сотрясало гудением авиамоторов, разрывами бомб. Огненные хвосты ракет отражались в темной воде и гасли. Осмотрев лодку, Иван Абрамович возвратился во взвод, оставив с лодочником одного сибиряка. Бойцы, притихшие, продолжали собираться.

— И еды не брать, — решил вдруг Казаев. — Главное — боеприпасы. Возьмем, сколько сможем унести.

— Основное — тишина, — напутствовал их комбат. — Слышите, что у мотострелков делается. Можете проскользнуть незамеченными. И помните… если что, вся надежда на вас. Потому и пускаем позже.

У борта кружилась воронками с шипением вода.

— Там у берега камыш, — объяснял лодочник. — Туда и держу.

Мертвенный свет ракет заливал иногда весла, каски солдат, продолговатое тело ручного пулемета и цинки с патронами на дне лодки. Пока все шло благополучно. Вражеский огонь стянули на себя высаживающиеся южнее мотострелки.

— Быстрее, быстрее, — торопил Иван Абрамович.

Где-то на середине реки по лодке хлестнуло случайной очередью. В пробоины тонкими струями ударила вода. Бойцы забеспокоились.

— Сидеть! — прикрикнул он шепотом. — Ничего страшного. Вычерпывай касками! — и с благодарностью отметил одного из сибиряков. Сорвав рубашку, тот ножом заделывал щели.

Зашуршали камыши. Плыли, раздвигая зеленые заросли. Потом попрыгали в воду, поднимая над головой оружие и ящики с патронами.

— Жми, — оттолкнув нос лодки, сказал Иван Абрамович лодочнику. — К утру возвращайся с подкреплением.

И тотчас началось. Расплескивая вспышки пламени, с берега ударили немецкие автоматчики. Сопротивление их было подавлено сразу. Но Иван Абрамович понял, что радоваться пока нечему. Автоматчики, видимо, всего лишь береговое охранение. Свою задачу они выполнили, дали знать тем, что засели в окопах на высоте. Оставалось только одно — броситься вперед, сейчас же, немедленно, неся ящики с патронами и первых раненых. Иначе не миновать гибели. Скорый рассвет зальет светом прибрежные заросли, и тогда конец. Чувствуя это, вдруг ощутив холодок где-то близ сердца, раздирая плохо слушавшиеся, ставшие резиновыми губы, Иван Абрамович закричал:

— Впе-ре-од, на высоту! Впе-ере-од!

Ударили пулеметы. По осыпавшимся камешкам, по выпавшей к утру росе, в скользящих сапогах, они бежали вперед, вверх, вверх. В этом движении было для них все: и их спасение, и их победа, и их помощь прижатым к прибрежным камням мотострелкам.