Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс

Оказывается, Урумчи — лучший аэродром среди всех на этом пути. Правда, на нем, как и на остальных, не было бензина.

— Вот, — Ищенко показал в сторону приближавшегося человека, — от него все зависит.

— Кто это? — спросил Прокофьев, разглядывая небольшого роста, плотного китайца в сером европейском костюме.

— Местный царь и бог, генерал Шень Шицай — губернатор Синьцзяна. Я о нем услышал, едва пересек границу Китая. Хитрый. Он сделал в один день то, что не могла сделать история за сотни лет. Чтобы объединить враждовавшие уйгурские и дунганские княжества Синьцзяна, Шень Шицай, командуя здесь войсками, четыре года назад пригласил всех местных владык на торжественный обед, напоил, накормил, потом по одному поставил всех к стенке. Таким образом решил вековую проблему примирения. После этого объявил себя губернатором провинции, присвоил чин генерала и для полной независимости ввел свою денежную систему, а также учредил герб. Сам Чан Кайши давно заигрывает с ним. А Шень только в связи с войной перестал выражать к нему явное презрение. Но к нам относится сносно. Любит подчеркнуть свою симпатию к русским. Говорят, ради этого держит в правительстве белогвардейского генерала Бехтеева.

Прокофьев не ожидал, что на свое «здравствуйте» услышит вполне сносное «сстрассте». Неподдельное удивление Прокофьева вызвало у губернатора широкую улыбку. С ним можно было объясняться по-русски. Он не понимал только то, что не хотел понимать.

В конце концов Прокофьеву удалось выяснить срок, когда прибудет караван верблюдов с бочками бензина. Шень сказал, что на всех остальных аэродромах бензин уже есть. Действительно горючее на всех промежуточных аэродромах было, хотя взлетно-посадочные полосы оказались короткими и неровными. Летчикам пришлось много потрудиться, руководя сотнями крестьян, работавших по подготовке аэродрома.

Видимо, у японцев хорошо была налажена разведка, потому что как только в Ланьчжоу зарулил на стоянку последний севший самолет, появилась группа вражеских бомбардировщиков. Правда, в результате бомбардировки не пострадал почти ни один самолет. Однако налет показал острую необходимость в истребительном прикрытии. Это понимали и советские представители, и китайское руководство во главе с заместителем командующего ВВС генералом Мао Панчу, с горечью признававшем неспособность китайских летчиков пока отражать воздушное нападение. Во время банкета, устроенного в честь благополучного завершения перелета, генерал вернулся к теме воздушного прикрытия и предложил прямо сейчас опросить советских летчиков, желающих остаться добровольцами. Мао Панчу хорошо владел русским языком. За время учебы на летных курсах в СССР он убедился в верности советских людей идеям интернационализма, верил их искреннему желанию помочь китайскому народу и не сомневался, что если не все, то большинство летчиков откликнутся на его призыв. Прокофьев и сам понимал необходимость пресечь безнаказанность действий японской авиации, но, не имея полномочий решать подобные вопросы, просил отложить до завтра. Рано утром он направился к Акимову, советнику губернатора провинции Ланьчжоу.

— Мне надо срочно связаться с наркомом обороны.

— К сожалению, невозможно. Телефонная связь губернатора неисправна.

Видя удрученное состояние Прокофьева, советник предложил использовать радиосвязь этапами, предупредив, что это займет не менее суток. Тут же Гавриил составил текст: «В связи с запросом китайского командования принято решение оставить волонтерами только инструкторов-летчиков. Прокофьев».

В полдень он шел на встречу с генералом, не имея представления, как объяснить свою просьбу об отсрочке решения еще на сутки. Это могло быть истолковано как проволочка, уклонение от прямого ответа.

Мао Панчу встретил приветливо.

— Надеюсь, все в порядке? — сразу перешел он к делу.

— Да. Здесь останутся летчики-инструкторы, — неожиданно для себя заверил Прокофьев.

Это было самодеятельностью, и он с тревогой ждал ответа от наркома.

Поздно вечером Акимов принес бланк телеграммы. По улыбке советника Прокофьев понял, что страшного ничего не произошло. Три коротких слова: «Решением согласен. Хозяин» — окончательно успокоили его.

Вечером Гавриил почувствовал себя неважно. Думал, что это от нервного напряжения. Но ночью стало еще хуже. Болело горло, трудно было дышать. Утром сил хватило только дойти до умывальника. Дальше он уже ничего не помнил...

Когда на вторые сутки проснулся, рядом с постелью сидел полный китаец и держал его за руку. В ногах стоял Акимов.

— Что это со мной? Заболел что ли? — еле слышно прошептал Гавриил Михайлович.

— Ну, друг, начудил же ты. В тридцать лет заболеть дифтерией! Я не слышал ничего подобного. Это ведь детская монополия...

В Москву после выздоровления Прокофьев приехал еще слабым и осунувшимся. Настроение было неважное, на душе тревожно. Ощущалось какое-то одиночество. Не было Алксниса, многих друзей. Стерлигов теперь ведал штурманским делом в НИИ ВВС. К новому начальнику ВВС Александру Дмитриевичу Локтионову пока не тянуло.

Однако на следующий день после приезда позвонил сам Локтионов и просил зайти.

Александр Дмитриевич видел Прокофьева впервые. Он не знал характера его работы и смутно представлял задание, которое только что выполнил помощник главного штурмана ВВС РККА. Это Гавриил Михайлович понял из первых вопросов Локтионова. Разговор получился поверхностным. Однако в конце его Александр Дмитриевич сообщил, что решением наркома обороны Прокофьев назначен главным штурманом ВВС.

Наступила пауза. Глядя на спокойное, даже несколько недовольное лицо Гавриила Михайловича, Локтионов был шокирован. Во всяком случае, приятного удивления здесь явно не наблюдалось. Прокофьев первый нарушил затянувшуюся паузу.

— Разрешите узнать, чем же плох оказался Борис Васильевич! Вряд ли я буду лучше. Все, что я знаю и умею, — от него. И это только часть того, на что способен он.

— Если я вас правильно понял, ваш вопрос следует понимать как отказ от высокого поста. Не так ли?

— Да, конечно. Это не мой профиль работы. Мне трудно отказаться от атмосферы аэродрома, летного состава, наконец, от штурманского сиденья в самолете. А новая должность обрекает на кабинетное заточение. К этому тоже надо иметь призвание, которого у меня нет.

Локтионов пристально смотрел на собеседника: — Верю вам. Я тоже не за своим столом сижу. Вы знаете, мой любимый род войск — пехота. Но что делать? Это приказ партии. Надо работать, причем хорошо работать. И я надеюсь, что у вас это так и будет.

Для категорического отказа веских оснований у Гавриила не было. Да Локтионов и не мог, видимо, повлиять на решение наркома. Оставалось трудиться и надеяться на благоприятную обстановку, когда можно будет оставить этот высокий пост.