Михаил Дмитриев - У тихой Серебрянки

— Ну так как, Мад, поищем пулеметик?

«Мад» — это такую кличку придумал Миша. Мои, значит, инициалы.

— Знаешь, это будет здорово! Представь: являюсь в отряд с «максимом»! У них же мало станкачей…

Конечно, это замечательно — пойти в партизаны, захватив с собой станковый пулемет! Что ж, надо помочь другу. Только как найти того хозяина? Крайних-то дворов по два с каждого конца Малашкович.

— Пустяки! — уверенно отвечает Прохоров. — Мы сделаем так. В первую хату зайдем, расспросим. Свои же там люди. А ежели не будут знать, во вторую завернем. Кто-либо да подскажет.

Когда стемнело, мы с Мишей отправились в Малашковичи. Лошадь бежала быстро, розвальни весело поскрипывали на укатанной дороге. Серая темнота висела над нами: небо было покрыто сплошными облаками, и луна угадывалась блеклым расплывчатым пятном.

Остановились у овина, метрах в четырехстах от деревни.

— Ты останься с подводой. Я сейчас вернусь, на одной ноге, распорядился Михаил и зашагал к крайнему дому.

А минут через десять раздались два выстрела. В ночной тишине они громыхнули отчетливо резко.

Я бросился к деревне. Снег был глубокий, но этого не чувствовал. Одна мысль гнала вперед: что-то случилось неожиданно страшное…

Не успел. От крайнего двора отъезжала подвода, еле различимая в темноте. Кто-то стонал там, на санях. Я выхватил пистолет, но не выстрелил: а вдруг это свои, партизаны.

Дверь в хату раскрыта настежь. На столе подслеповато мерцает плошка. А у стола сидит Миша. Голова неестественно свешена на грудь. Я подскочил к нему, схватил за плечо, потряс изо всей силы. Голова безжизненно шевельнулась и еще ниже опустилась к столу.

Я взвалил его на спину и потащил к овину. Теперь снег будто глубже, хоть и шел я по своему же следу. А надо спешить: вдруг поможет ему Нина Левенкова. У нее есть лекарства, бинты.

Миша скончался перед самой Серебрянкой, так и не проронив ни слова.

В следующую ночь я доложил о случившемся Дикану и Белых. После мучительно долгого молчания Дикан проговорил.

— Очень плохо получилось. Потеряли хорошего человека. Впредь ни одного шага без нашего приказа не предпринимать ни тебе, ни твоим подпольщикам. Это категорически.

Я не мог простить себе, что вчера не сдержал Михаила Прохорова, и потерял настоящего друга.

Спустя неделю Белых и Будников рассказали мне, что Михаил Прохоров погиб случайно, столкнувшись с проезжавшей партизанской группой соседнего района.

Третьего февраля в Серебрянку прибыл карательный батальон «Днепр», вооруженный 38 станковыми пулеметами, 6 минометами, 56 автоматами, винтовками. К вечеру наши подпольщики выяснили цель приезда карателей. Они должны были найти партизан, втянуть их в бой, окружить, а затем на помощь батальону планировалось прислать еще два, которые стояли в боевой готовности в Бобруйске, и спецотряд из Гомеля. За маскировочные халаты жители сразу же окрестили карателей «белохалатниками».

По заданию нашей подпольной комсомольской организации Мария Потапенко доложила штабу партизанского отряда о численности, вооружении и целях карателей. Командование передало мне: постараться выявить лояльно настроенных в батальоне и склонить их к переходу в партизаны.

Я узнал, что командир батальона Петр Мельников из деревни Зеньковина, находящейся возле самой Кормы, а родной брат его, Михаил, в нашем партизанском отряде. Поэтому дал задание Катюше Савельевой привезти в Серебрянку мать командира батальона.

Переговоры с Мельниковым вели я и Катя Савельева в доме Ксении Архиповны Гороховой. Сначала передали ему записку от Михаила, в которой тот просил брата о встрече. Петр наотрез отказался.

— Родной ты мой сыночек! — запричитала мать. — Ты же можешь убить Мишу или он убьет тебя. Встреться с ним. Вот люди добрые помогут вам. Ты, может быть, не веришь, что он в партизанах? Поверь мне: я ведь двоих вас под одним сердцем носила.

Низенькая, сгорбленная от горя мать все время плакала. А он, тоже низкий, но коренастый, сидел рядом с ней и молчал. Она гладила его волосы, уже изрядно поредевшие, и все уговаривала:

— И люди уважают меня из-за Миши, что он со всеми. А вот как из-за тебя в глаза им смотреть должна?

— Меня не простят, все равно расстреляют, — твердил Петр, и на его бледном лице ярко проступили веснушки.

Я знал его раньше, еще до войны, а с Мишей Мельниковым дружил. Семья была трудолюбивая, уважаемая в деревне. Мать — ударница, участница Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, награждена медалями. Отец тоже был хорошим колхозником. Умер перед самой войной.

— Счастлив отец, что не увидел этого позора, счастлив, — плакала мать.

Вдруг Петр вскочил и зашагал по хате.

— А я несчастлив. Советская власть не дала того, что должна была дать. — Он говорил быстро, заплетавшимся языком, сглатывая окончания слов, хотя был вовсе не пьян. — Почему мне в сельсовете тогда не дали справки в рабфак? Почему? Мне жизнь испортили из-за этой справки.

— Не та причина, чтобы объяснить измену, — попробовал возразить я.

— Хорошо тебе рассуждать. А коли бы не приняли тебя в институт, что бы ты запел?

— И без института жить можно.

Он присел, а руки матери, будто маленького ребенка, гладили рыжую голову сына-карателя.

Мельников не согласился на сдачу батальона. Он прямо сказал нам с Катюшей:

— Я буду указывать свой маршрут, а вы сообщайте куда знаете… Дело ваше. — Он резко повернулся, сверкнул офицерскими погонами, пошел к двери, на пороге бросил через плечо: — Передайте, что завтра иду на Федоровку и Дедлово. Но… — Он злобно взглянул на нас. — Но если партизаны навяжут бой, к нам тут же придет подмога.

Резко хлопнула дверь, стало тихо, только на лавке у стола тихонько всхлипывала старенькая мать.

Командование партизанского отряда приняло решение не ввязываться в бой с карателями. Предполагали, что Мельников образумится.

Вечером я снова зашел в хату Ксении Гороховой. Батальон только что вернулся в деревню. Пьяные каратели шныряли по улице.

Теперь был пьян и командир.

— Ну, что не тронули? Боитесь? — Он грохнул кулаком по столу.

В хату ввалился пьяный Иван Селедцов. Не снимая полушубка, на рукаве которого была повязка полицейского, он подсел к столу, жадно опрокинул в рот стакан самогона. Тут же встал с лавки и, дожевывая огурец, вскочил на кровать, присел, загородился подушкой и начал изображать, как будет завтра уничтожать партизан:

— Та-та-та! Тру-тру-тру! Бух-бух-бух! — издавал Селедцов хриплые звуки.

Мельников выпил подряд два стакана сивухи, схватил автомат, дал в потолок четыре короткие очереди.

— Вот так будем! Завтра…

Надо было немедленно уходить: с пьяным шутки плохи. Я взял у порога ведро и вместе с Катюшей вышел на улицу. Пьяными голосами гудела она. Значит, идти прямо к своему дому опасно, надежнее через огороды…