Николай Чергинец - Сыновья

— Костя, пока наши долбают духов из минометов, доберись к разведчикам и передай их командиру старшему лейтенанту Иванько приказ комбата: не стрелять выше входа в пещеру, там будут солдаты царандоя, и передай им вот эту станцию, а то их вышла из строя. — Шувалов протянул Кольцову небольшую портативную радиостанцию.

Кольцов молча кивнул головой, сложил приклад автомата, взял радиостанцию и пополз. Шувалов некоторое время наблюдал за ним и, убедившись, что солдат ползет умело, хорошо маскируется на местности, решил возвращаться к своему месту и только повернулся, как послышался взрыв, который натренированный слух отличит от десятков других взрывов. То был несильный, наземный взрыв противопехотной мины. Шувалов вскочил на ноги и бросился туда, где должен был находиться Кольцов.

В бою часто так бывает, что человек начинает действовать даже раньше, чем осознает, что произошло. Какие-то внутренние пружины срабатывают, заставляют вскакивать, бежать, ползти, когда до сознания еще только начинает доходить то, что случилось. Вот и сейчас до Шувалова еще начала доходить страшная догадка, а он уже мчался большими прыжками к Кольцову. Его опыт солдата, приобретенное в боях умение успеть лечь при вспышке выстрела врага, укрыться при свисте подлетающих мины или реактивного снаряда, мгновенно нажать на спусковой крючок и ответить огнем на огонь противника, словно условный рефлекс, сработал и сейчас. Да, Кольцов подорвался на мине. Шувалов упал рядом с ним.

— Костя! Жив?!

Лицо Кольцова было в пыли, но ни кровинки на нем не было видно. Солдат лежал как-то странно, на боку с широко открытыми глазами. Их голубизна не была покрыта пылью.

— Костя, это же тебя рвануло?! Где болит? — быстро говорил Шувалов, а руки его ощупывали друга. Пальцы коснулись чего-то мягкого, мокрого. Через грязь, облепившую живот, проступала черная, перемешанная с землей кровь. — Костя, друг, потерпи, я сейчас, — скороговоркой говорил Шувалов, быстро доставая из металлического приклада своего автомата перевязочный пакет. И вдруг он сообразил: нет больше Кости, перед ним лежал уже неживой человек.

Шувалов, не понимая, зачем он это делает, перевязал глубокую рану двумя пакетами и только потом поднял Кольцова на руки и, не обращая внимания на свист пуль, взрыхлявших у ног каменистую почву, медленно побрел к своим. К нему бросились Коблик и командир взвода старший лейтенант Медведев. Они втроем занесли Кольцова за огромный валун. Прибежал санинструктор. Он осмотрел Кольцова, тяжело встал, медленно стащил с головы каску.

— Убит!

Коблик снял с плеча автомат, глядя сузившимися глазами в сторону душманов, засевших в пещере, дрожащим от гнева голосом сказал:

— У-у, гады!

Все его тело напряглось, пальцы рук побелели, сжимая автомат. Еще секунда, и он один бросился бы к пещере. Но послышался строгий голос командира взвода:

— Рядовой Коблик! Стоять на месте!

Коблик повернулся к Медведеву.

— Товарищ старший лейтенант, так они же нашего Костю убили!

— Спокойно, Коблик, — мягче произнес Медведев. — Не забывайте, что это война, и оставайтесь солдатом в любой обстановке. Слушайте мою команду: вместе с санинструктором доставьте погибшего в тыл. А вы, — обратился Медведев к Шувалову, — за мной!

Пригибаясь, Медведев и Шувалов побежали к взводу. Шувалов на бегу обернулся: санинструктор и Коблик, положив погибшего товарища на спальный мешок, медленно несли его к КП батальона.

Медведев быстро разместил в рядах атакующих гранатометчиков, дал команду:

— В атаку! — И первым бросился вперед.

Бой продолжался.

Нет, не получилось так, как задумал Леонов. Когда он, выбрав удачный момент, словно ныряя в воду вниз головой, бросился в черную бездну пропасти, ишак, к которому Леонов был привязан, не сорвался с ним. Душман, идущий сзади, был настороже: он среагировал мгновенно и бросился к ишаку, помогая ему удержаться на ногах и не рухнуть вслед за солдатом.

Леонова вытащили наверх, за ту же веревку, которой он был привязан к животному, и начали избивать. Били жестоко и беспощадно. Сперва Леонов как мог уворачивался от болезненных ударов, но после того как душманы ногами сломали ему ребра и сильно ударили по голове, Антон потерял сознание.

Бандиты взвалили бесчувственное тело на спину ишака, накрепко привязали его и тронулись в путь.

Леонов пришел в себя уже днем, когда солнце было в зените. Он попытался поднять голову, но сил не было, и она непроизвольно опустилась вниз. Глаза видели только качающуюся перед ним землю да бок ишака. Мысли путались, шум в голове не позволял сосредоточиться. Леонов с трудом начал вспоминать события прошедшей ночи. «Значит, у меня ничего не получилось! — думал он, вспоминая, как его вытащили из пропасти и начали избивать. — А что было дальше? Привязали к спине ишака, и дело с концом. Постой, постой… но ведь сейчас уже день, вон как солнце припекает, а душманы спокойно идут. Что это значит?»

Леонов чуть повернул голову и увидел одноэтажные глиняные дома. К ним и направлялась банда.

Вскоре Леонов почувствовал, что его развязывают. Двое душманов поставили его на ноги, но голова закружилась, ноги подкосились, и Антон упал. Его подняли и затащили в какой-то дом, там бросили на глиняный пол. Антон некоторое время лежал вниз лицом, прижимаясь разгоряченным лбом к прохладному полу. Потом он со стоном перевернулся и лег на спину. Все тело и голова болели. При малейшем движении сильнейшая боль в правом боку лишала сознания.

Антон осторожно ощупал бок: «Ребра поломали, сволочи!» На голове пальцы нащупали запекшуюся кровь. «Да, отделали они меня здорово! Ничего, соберусь с силами и ночью снова бежать попытаюсь».

Сколько пролежал Леонов, трудно сказать, но по тому, что солнечный луч, проникающий через маленькое незастекленное оконце, переместился из центра пола к углу, можно о было сделать вывод: прошло по крайней мере несколько часов. Мучительно хотелось пить, в носу было полно крови, и Антон часто дышал открытым ртом.

В дверях послышался какой-то шорох, и через секунду в помещение вошли трое. Одного из них Леонов сразу же узнал: все тот же американец. Они стали над ним и молча разглядывали. По брезгливому выражению лица американца Леонов понял, что его вид не вызывает у того приятных ощущений. Антон даже с каким-то чувством злорадства подумал: «Черт с тобой, смотри на работу своих холуев!»

Американец на этот раз был выбрит, переодет в светлую рубашку с короткими рукавами. От него пахло одеколоном. Когда он наклонился к Антону, тот увидел, что глаза у него сероватого цвета, сидят глубоко, лицо продолговатое, крупное. Ему было лет сорок — сорок пять.