Владимир Дубровский - Наше море

Щепаченко прислушался: [217]

— Минное дело — интересное дело! — услышал он голос мичмана Рябца. — Надо только полюбить его!

Щепаченко знал, что мичман Рябец в свободное время читает книги о флоте и часто рассказывает матросам о прочитанном.

— Русские моряки всегда были смелыми и дерзкими, они еще раньше англичан, известных мореплавателей, выходили на своих утлых суденышках в северные и южные широты и были отличными мореплавателями, — продолжал Рябец, видимо ранее начатый разговор. — Так–то, Гриша, а ты говоришь, подавайте мне эсминец. Надо свой корабль любить, тогда и на нем воевать можно отлично! — заключил он.

— Ну что, Гриша, загнал тебя мичман на клотик? — послышался в темноте чей–то веселый голос.

Матросы, поднимаясь, бросали цигарки в воду. И Щепаченко снова услышал спокойный голос мичмана:

— Спать, спать уже пора! Завтра вставать чуть свет!

Началось боевое траление. Раннее утро. Зеленеет молодая трава, омытая росой. Чистый, прозрачный воздух наполняется гулом моторов тральщиков. От Сарыголя слышатся глухие взрывы — это уже работают саперы, разминируя побережье. До восхода солнца выходят в море и тральщики. Построившись строем фронта, они ложатся на заданный курс.

Тральщик главного старшины Юдина идет крайним в строю фронта. Сигнальщик Аносов всматривается в толщу воды и, хотя в глазах от постоянного напряжения рябит, сразу же замечает черное пятно мины.

— Справа по носу мина! — громко докладывает Аносов. Рулевой матрос Лобанов, взглянув на командира, уже собрался положить руль влево, как снова послышался голос другого сигнальщика:

— Слева по носу мина!

Лобанов замер на месте, продолжая удерживать руль прямо. Отполированные рукоятки штурвала словно приросли к пальцам.

Сейчас и командир тральщика Юдин видел, как приближались к носу катера справа и слева два черных шара. Задний ход с тралом за кормой дать было нельзя.

— Так держать! — звенящим от напряжения голосом командует Юдин. [218]

Рулевой, рассчитав расстояние между минами, повел тральщик как раз посередине. Но мины, приближаясь к тральщику, словно увеличивались в размере, проход становился уже. Казалось, что тральщик не минует какой–нибудь из них, нос его уже надвигался на черное пятно, но рулевой продолжал удерживать катер на курсе, и мины остались за кормой.

Затем все на палубе почувствовали леший толчок, но опасность уже миновала. Одна из мин попала в трал. Буи сблизились, сработал патрон. И мина всплыла, покачиваясь на волне, далеко за кормой.

В эти дни тральщики работали от утренней до вечерней зари. Матросы, возвращаясь с наступлением темноты в порт, тотчас укладывались спать. Никаких дней отдыха не было. Только разбушевавшийся шторм мог задержать выход катеров в море.

Щепаченко был в отличном настроении. Все шло хорошо, фарватер все дальше продвигался в залив. Командир дивизиона тральщиков капитан–лейтенант Шиповников оказался смелым и энергичным офицером. Он любил море и с самого начала траления ни одного дня не провел на берегу.

— То ли дело — море! — говорил Шиповников, обращаясь к Щепаченко. — А потом, как же это: катера тралят, а я на бережку буду сидеть? Не солидно получится!

Ясным и прозрачным апрельским утром тральщики выходили в море.

— На флагмане сигнал: «Заводить моторы!», — доложил вахтенный.

— Репетовать сигнал! — скомандовал мичман Юдин, передвигая рукоятки машинного телеграфа.

К восходу солнца тральщики были уже в заливе. Поставив тралы, корабли все дальше и дальше уходили от берега. В море было пустынно и тихо, лишь изредка проносились над водой взрывы затраленных мин.

— Еще один галс, — сказал наконец Юдин, обращаясь к рулевому, — и мы выйдем на чистую воду!

Фарватер был протрален!

На последнем галсе корабль Юдина подсек резаком трала мину, и она всплыла за кормой. Ветер, набежавший с берега, и курчавая волна относили мину в море.

Командир дивизиона Шиповников передал Юдину в мегафон: [219]

— Мы, не выбирая тралов, возвращаемся в базу, а вы подорвите мину и следуйте за нами.

Тральщики сделали поворот и так же строем фронта легли курсом на Феодосию.

Юдин, оставшись один, приказал выбрать трал и дать малый ход. Когда приблизились к плавающей мине, боцман спустил на воду резиновую шлюпку. В нее сели минеры Григорий Рак и Иван Фоменко.

— Ну, ни пуха ни пера вам! — сказал Юдин. — Подорвете мину — и идем в базу.

Нещадно, уже по–летнему, палило высоко поднявшееся солнце, беспокойно кричали чайки, где–то далеко у горизонта синели Крымские горы. Юдину хотелось поскорее покончить с миной и вместе со всеми тральщиками до наступления темноты возвратиться в Феодосию. Поэтому он подошел к плавающей мине ближе, чем обычно. Юдин рассчитывал, как только минеры подожгут шнур и возвратятся на тральщик, взять шлюпку на буксир и вместе с ней отойти на безопасное расстояние.

Когда шлюпка отвалила от борта, Юдин стал следить за тем, как будет работать Рак.

Шлюпка осторожно приблизилась к мине, и матрос ловко ухватился за рым на корпусе мины. — Патрон! — не оборачиваясь, скомандовал Рак и протянул руку назад. Фоменко подал ему подрывной патрон.

— Разжечь фитиль!

— Есть разжечь фитиль! — громко проговорил Фоменко.

Юдин на мостике посмотрел на круглые корабельные часы и отметил: 12 часов 53 минуты.

Шлюпка быстро подошла к тральщику и стала за кормой. Минеры поднялись на палубу, и Рак доложил:

— Товарищ командир, шнур горит! Шлюпка возвратилась.

— Молодец, старшина. Я видел, как ты лихо работал! — удовлетворенно ответил Юдин. Он вспомнил слова командира дивизиона: «Матроса надо вовремя похвалить, он тогда еще лучше будет работать». А Григорий Рак спросил у Фоменко:

— Это какая по счету?

— Двадцать вторая будет! — ответил Фоменко с гордостью и показал рукой на красную звезду на рубке, в центре которой красовались цифры вытраленных мин. [220]

— Даю ход! — сказал Юдин рулевому. Он поставил рукоятку телеграфа на «малый вперед». Задрожала палуба, за кормой забурлила вода, тральщик рванулся вперед и сразу же потерял ход.

Стоявший рядом с Юдиным рулевой громко вскрикнул:

— Товарищ командир, шлюпка!

Юдин и сам понял уже, что произошло. Шлюпка стояла за кормой, ветром ее привалило к борту, свободная часть пенькового конца повисла в воде, ее намотало на винт. Тральщик не мог двигаться.

А шнур на мине горел.

Минер Григорий Рак, бледный, стоял на палубе возле мостика. Он знал, что огнепроводный шнур горит всего восемь — десять минут. Знал он и то, что шнур ничем нельзя потушить, а тральщику от мины не уйти. И вдруг Рак тихонько спросил командира:

— Сколько осталось минут?

Казалось, это был нелепый вопрос, но Юдин взглянул на часы, быстро ответил: