Александр Чаковский - Блокада. Том 1

Все это так, — перебил себя Звягинцев, — но ведь ты же жаждал совершить подвиг, проявить героизм! Рвался на фронт, подавал рапорты, тешил себя дурацкими мечтами, что именно ты остановишь немцев… Ты же на днях клеймил того лейтенанта за отступление. Помнишь, как хвалился перед Королевым, что сумеешь умереть, не отступив… Пожалуйста, умри — есть такая возможность! Только будет ли от этого толк? Немцев надо остановить — вот главное…

Итак, бутылки с зажигательной жидкостью я получил — нужно будет сразу послать за ними машину. Бойцов не обучали обращению с этими бутылками. Но наука невелика — вроде гранат. Хоть бы пулеметов было побольше… Самое опасное — это танки. Надо готовиться к встрече с танками. Надо заманить их на минные поля… Но эти поля предстоит еще заново создать!..

Ну а потом? Ведь не все же вражеские машины подорвутся, наверняка некоторые из них уцелеют и попытаются прорвать оборону. Чем мы их остановим? Пулеметами и бутылками? Вот если бы подоспели наши танки!»

Он вспомнил того высокого подполковника с певучим акцентом и спросил:

— Послушай, Суровцев, что это у него за акцент?

— Что? Какой акцент? У кого? — удивленно переспросил капитан.

— Ну, у этого подполковника. Танкиста. Он что, не русский, что ли?

— Чех он, товарищ майор! — неожиданно откликнулся Разговоров.

— Чех? — переспросил Звягинцев. — А ты что за лингвист такой? И откуда тут взяться чеху?

— А мне его шофер рассказал, пока вместе у штаба стояли. Самый настоящий чех. Во́дак фамилия. Не Вода́к, а Во́дак по-ихнему. Только он хоть и чех, а наш. Тут, в России, говорят, после империалистической корпус какой-то чешский болтался. Беляки, одним словом. Так вот этот Во́дак еще тогда на нашу сторону перешел. В Красную Армию вступил, да так в армии и остался. Он…

— Ладно, ладно, — решил умерить его словоохотливость Звягинцев, — не привыкай заполнять анкету на старших командиров. Это в штабах делают.

— Так это же невозможная для командира вещь, товарищ майор, от солдата свою биографию утаить! Боец всегда хочет иметь командира с биографией. На худой конец сам составит!

— Что ж, ты и мне составил? — улыбнулся Звягинцев.

— Биография ваша, по-моему, не сегодня-завтра начнется, — уже серьезным тоном ответил Разговоров. — Вы думаете, я зря весь день у штаба простоял? Язык есть, уши. Близко немцы-то…

— Ну и что у тебя на языке?

— Хотелось бы вас спросить кое о чем, товарищ майор, — тихо ответил Разговоров, — да ведь вы поговорить не любитель. А мне уж фамилия досталась такая…

После короткого совещания комсостава, на котором Звягинцев и Суровцев рассказали о новой задаче, поставленной перед батальоном в штабе дивизии, батальон спешно погрузился на машины и двинулся на отведенный ему новый участок.

И хотя никто из батальона, кроме Звягинцева и Суровцева, не побывал в штабе дивизии и никто, кроме них, не знал, чем был вызван приказ, по которому саперы превращались в пехотинцев, тем не менее не было в эти часы в батальоне бойца, который не понимал бы, что означает этот приказ.

В течение всей этой ночи и следующего дня бойцы батальона устанавливали новые минные поля, копали окопы, ходы сообщения и щели для истребителей танков.

К счастью, в распоряжении Звягинцева осталось несколько управляемых по радио тяжелых фугасов, и теперь их заложили на восточном фланге того нового участка, который оборудовал батальон.

Пастухов ушел в роты. Он побывал в каждом взводе и беседовал с бойцами, не выпуская из рук лопаты.

Посланная в Лугу полуторка вернулась со взрывчаткой, тремя станковыми пулеметами, ящиками с патронами и сотней бутылок с зажигательной смесью.

«Еще бы несколько суток! — думал Звягинцев. — Зарыться в землю, обучить батальон бою в обороне, дождаться подхода танков и артиллерии — вот тогда, как говорил Чорохов, и „набить морду фашистам“.

Звягинцев решил отправиться на машине вперед, километров на двадцать к югу, чтобы осмотреть рельеф местности — те естественные препятствия, которые придется преодолевать врагу.

Солнце было в зените, когда Звягинцев выехал из расположения батальона.

«Эмка», которую вел Разговоров, ехала по проходу в минном поле, то оседая, то подпрыгивая на ухабах, точно суденышко в штормовом море.

Обернувшись, Звягинцев, к удивлению своему, увидел на заднем сиденье автомат «ППШ». Этого оружия в батальоне не было, нужда в нем всюду ощущалась огромная, и Звягинцев изумленно спросил Разговорова, откуда у него автомат.

— А что же, товарищ майор, зря, что ли, я в дивизии полдня простоял? Батальон же теперь на все виды довольствия в дивизии зачислен.

— Но при чем тут автомат?

— Как при чем? — пожал плечами Разговоров. — Раз на все виды, значит, распишись в ведомости и получи.

— Не морочь мне голову, сержант! Так-таки прямо пришел на склад и тебе выдали этот автомат?

— Ну зачем «так-таки прямо», товарищ майор! К складу тоже проход нужен, как в минном поле!

— И кто же тебе этот проход показал?

— Ну, кореш один оказался… Вместе когда-то голубей гоняли. Он мне еще с того времени трех турманов задолжал.

— А теперь автоматом расплатился?

— Ну зачем вы так, товарищ майор? — обиженно протянул Разговоров. — На это оружие я имею право. Как-никак представителя штаба фронта вожу в боевых условиях. Так и заявил.

— И подействовало?

— В общем-целом…

Звягинцев усмехнулся и покачал головой.

Машина миновала проход. Ехали молча. Звягинцев внимательно осматривал местность, время от времени переводя взгляд на карту-двухкилометровку, лежавшую у него на коленях.

Несколько раз на пригорках он выходил из машины, чтобы оглядеться. Все было спокойно.

Они въехали в какую-то не обозначенную на карте деревеньку. Она состояла не более чем из десятка дворов. Все избы были разрушены или сожжены дотла. Очевидно, вражеская авиация разбомбила деревню «по пути», во время очередного налета на Лужские укрепления. Кое-где еще вспыхивали короткие язычки огня.

— Останови! — мрачно приказал Звягинцев Разговорову.

Они оба вышли из машины и некоторое время безмолвно стояли на пепелище.

Был тихий и жаркий июльский полдень, светило яркое солнце, где-то стрекотали кузнечики, и казалось, что мир и спокойствие окружают это кладбище.

— Гады… гады фашистские, — тихо проговорил Разговоров.

— Мы с ними сочтемся… — сказал Звягинцев, и голос его прозвучал хрипло и жестко. — Ладно, сержант, поехали.

Они проехали еще несколько километров, и Звягинцев снова остановил машину, чтобы проверить вязкость и глубину тянущегося справа болота.

— Разворачивайся, Разговоров, — сказал он, — я пройду немного вперед, а потом вернусь, и сразу поедем обратно.