Александр Чаковский - Блокада. Том 1

— Ну, а как на Лужской линии? — нетерпеливо спросил Звягинцев, которому казалось, что с тех пор как он оказался здесь, в лесу, прошла вечность.

— Об этом узнаем, когда к себе вернемся, — пожал плечами Востряков. Помолчал немного и добавил: — Партизаны говорят, что немцы подтягивают войска и технику.

Звягинцев не спрашивал Вострякова, зачем он и его люди ходили в тыл к немцам. Он понимал, что этот человек входит в одну из диверсионных или разведывательных групп, — Звягинцев уже несколько раз получал задание пропускать через минные проходы на юг такие группы одетых в гражданское людей. Поэтому он только сказал:

— Повезло мне, товарищ Востряков! Совсем было собрался концы отдать.

— Концы отдавать, товарищ майор, рановато. Нам еще с немцами разделаться надо.

— Ну, а как там, на той стороне?

— Плохо, — мрачно ответил Востряков. — Пытают, стреляют, вешают…

Он посмотрел на часы, спросил:

— Нога-то сильно беспокоит?

— Болит…

— Ну ничего, скоро наши врача приведут. Есть у нас врач, на той стороне подобрали. Перевязку сделает, укол, ну, словом, что по медицине полагается. А потом будем решать, как дальше двигаться.

— Но… но я должен оставаться здесь! — с отчаянием сознавая, что неизбежно станет обузой для отряда Вострякова, сказал Звягинцев. — Мой замполит с бойцами именно сюда должен прийти!

— Ладно, майор, после решим, — успокаивающе ответил Востряков.

Некоторое время оба молчали.

Наконец из чащи леса снова донеслись шорохи, шум раздвигаемых веток.

— Ну вот и наши возвращаются, — сказал Востряков и встал.

Звягинцев хотел было возразить, что это может быть Пастухов с бойцами или снова немцы, но в этот момент увидел рыжебородого Голикова.

— Порядок, командир, доктора привел. Там наши сейчас носилки для майора сооружают, как сделают, подойдут. — Он обернулся и сказал в темноту: — Давайте сюда, доктор!

Звягинцев приподнялся, опираясь руками о землю, и увидел, что в трех шагах от него стоит Вера… В первое мгновение он решил, что это галлюцинация. Уверенный, что просто бредит, и в то же время не в силах сдержаться, он крикнул:

— Вера!

Девушка в порванном платье, в тяжелых сапогах, в косынке, по-крестьянски завязанной под подбородком, сделала несколько быстрых шагов к Звягинцеву, какое-то мгновение стояла растерянная, ошеломленная и наконец едва слышно проговорила:

— Алеша! Алеша…

Ему захотелось до конца убедиться, что все это не мираж, что рядом стоит Вера, живая, невредимая. Он рывком попытался встать, но тут же беспомощно упал.

— Алеша, Алешенька, ты ранен, — торопливо сказала она, опускаясь на землю рядом со Звягинцевым, — сейчас я все посмотрю, все сделаю…

Как в полусне, Звягинцев слышал обрывки слов переговаривавшихся между собой людей, видел внезапно вспыхнувший тонкий лучик фонарика… С его ноги стали стаскивать сапог, и он потерял сознание. Когда Звягинцев пришел в себя, нога была уже забинтована. Вера сидела рядом с ним на чьем-то подстеленном ватнике. Она смотрела куда-то вдаль и не заметила, что он открыл глаза.

Взошла луна, и в ее свете было хорошо видно лицо Веры.

Звягинцев молчал, наслаждаясь тем, что может смотреть на Веру. Но чем больше он вглядывался в ее лицо, тем яснее видел, как изменилась Вера. Казалось, то страшное, что пережила она, навечно осталось запечатленным на ее лице, в ее глазах.

— Вера! — тихо позвал Звягинцев.

Она вздрогнула, повернула к нему голову:

— Ну как, Алеша? Лучше?

— Так хорошо, как еще никогда не было! — с горькой усмешкой и в то же время с нежностью в голосе ответил Звягинцев.

— Ранение, Алеша, не очень серьезное, но, наверное, болезненное. И крови потеряно немало. Сильное было кровотечение?

— К черту все это, Вера! Крови у меня достаточно, на двоих хватит. — Он взял ее за руку. — Ты мне еще ничего не рассказала о себе! Как ты здесь оказалась?

— Надо сказать товарищам, что тебе лучше, — не отвечая на его вопрос, сказала Вера, — они думают, что ты заснул…

Звягинцев повернул голову и увидел, что Востряков и Голиков сидят метрах в десяти от них.

— Подожди, — понижая голос, сказал Звягинцев. — Давай побудем хоть немного вдвоем… Послушай, ты же была где-то недалеко от Острова, когда началась война, верно?

— Да, была, — проговорила Вера.

— Как тебе удалось уйти?

Какое-то время Вера молчала. Потом заговорила неожиданно сухо и отчужденно:

— Возвращалась домой из Белокаменска. Поезд разбомбили. Дошла до деревни. Ночью туда вошли немцы… Деревенские женщины переодели меня… вот в это платье. Потом немцы ушли вперед, на север… На другой день из леса появились партизаны. Несколько дней была с ними. Потом встретилась с отрядом Вострякова. Они взяли меня с собой. Обещали довести до Луги.

Вера говорила все это деревянным, бесстрастным голосом.

— Расскажи подробнее… Я хочу знать все, все, что тебе пришлось пережить! — не выдержал Звягинцев.

— Леша, прошу тебя, никогда не расспрашивай меня об этом! — не глядя на него, проговорила Вера.

— Но как же могло получиться, что ты… оказалась одна? А как же тот парень, Анатолий?

— Его нет, — глухо ответила она, — немцы его расстреляли.

— Что?! — воскликнул Звягинцев. — Но… но он сейчас в Ленинграде!

Вера вздрогнула, точно от прикосновения раскаленного металла. Она резко обернулась, вцепилась обеими руками в плечо Звягинцева:

— Как?! Что ты сказал? Толя жив?!

— Ну конечно жив, — поспешно повторил он. — Он шел с юга вместе с нашими отступающими бойцами. Мы встретились на участке моего батальона.

— Нет, нет, этого не может быть! — точно в забытьи повторяла Вера. — Толя жив, это правда?! Ну почему ты замолчал? Где он сейчас? Где?

— Я же сказал тебе, в Ленинграде!

И вдруг он увидел, что по лицу Веры текут слезы.

И Звягинцев понял, все понял… Она по-прежнему любила Анатолия.

«Все, все по-прежнему!» — с горечью думал Звягинцев. Ему хотелось сказать ей, крикнуть: «Вера, милая, как же так? Ведь он бросил тебя, предал… Как можно такое простить?» Но он молчал.

Наконец тихо сказал:

— Твой отец, Вера, здесь, неподалеку.

— Да? — еще не вникая в смысл его слов, сказала она и потом уже громче переспросила: — Папа здесь?!

— Он в дивизии народного ополчения. Комиссаром. Я его видел позавчера. Они стоят километрах… километрах в пятнадцати отсюда.

— А мама?

— Не знаю. Она по-прежнему в Ленинграде, но я не видел ее. Когда приедешь в Лугу, немедленно дай знать отцу, что ты жива. Востряков поможет тебе связаться.

Звягинцев говорил и слышал, как напряженно звучит теперь его голос. «Вот мы и встретились, — думал он, — вот и произошло все то, на что я уже почти не надеялся: она жива, она здесь, рядом. Я вижу ее. Могу дотронуться до нее рукой… Это счастье, что она жива. Но ее нет для меня. Снова нет…»