Вадим Кожевников - 2. Щит и меч. Книга вторая

— Вы, вероятно, делитесь также своим богатым опытом обращения с заключенными? — предположил Вайс.

— Нет, — ответил Клейн. — Моя тема строго ограничена: быт, нравы, обычаи, правила поведения заключенных. Особенности их взаимоотношений друг с другом. Приемы, к которым они прибегают для конспирации и укрывания тех, кто подлежит ликвидации, а также некоторые особенности их терминологии. — Похлопал Вайса по плечу, сказал снисходительно: — Что касается вас, то, если вы будете продолжать подвиг наци в иных условиях, нет оснований для беспокойства. Я уверен, вас не понадобится обучать, как вести себя с заключенными, чтобы удостоиться их доверия. — Рассмеялся. — Вы меня поняли?

— Вполне. — И Вайс добавил внушительно: — Надеюсь, вас не очень удивит, если я скажу, что меня больше интересует движение Сопротивления. Ну, оказаться среди подпольщиков значительно труднее, чем быть принятым за своего в концлагере.

— Несомненно, — согласился Клейн. — Но эти вопросы вне моей компетенции. Лекции на эту тему для того же контингента слушателей читают другие.

— Вы не помните, кто?

Клейн поморщился.

— Кажется, из бывших социал-демократов, типа Гаубаха. Находясь в рядах заговорщиков, покушавшихся на жизнь фюрера, он считал своим долгом информировать обо всем гестапо. — Добавил презрительно: — Один такой был у меня в лагере осведомителем. И, представьте, после Сталинграда я получил указание выпустить его, но потом его снова вернули, причем приказали содержать в исключительно привилегированных условиях. — Спросил озлобленно: — Неужели такие вот еще рассчитывают выплыть на политическую арену?

— В качестве лягушки, перевозящей на спине скорпиона.

— Вы умница, — рассмеялся Клейн. — И как только мы переплывем на западный берег, мы их всех утопим.

— Несомненно, — согласился Вайс.

Генрих во время встречи с Иоганном рассказал, что его дядя превратился сейчас в типичного хозяйственника: заготавливает в огромных количествах продукты питания, способные долго сохраняться, а также самую разнообразную штатскую одежду, вплоть до рабочей. И, очевидно пытаясь скрыть свою обиду на то, что ему поручили столь непривлекательную работу, делает вид, будто у него задание особой секретности и важности.

Вайс спросил:

— Что же, все это хранится на каком-нибудь определенном складе?

— Да нет, — сказал Генрих, — вывозят в какие-то селения, которых даже нет на карте, или в такие места, где, по-моему, и селений никаких нет. Да, еще что интересно, — Генрих усмехнулся, — в свое время закрыли все кустарные предприятия, изготовлявшие игрушки, вечные ручки и всякие там предметы домашнего обихода. А теперь, представь, они снова работают, но режим на них такой же секретности, как на военных заводах.

— А ты не видел у дяди изделий таких предприятий?

— Он держит образцы в несгораемом шкафу.

— Да, — протянул Иоганн, — это в самом деле интересно. — Сказал озабоченно: — Если тебе, Генрих, не удастся записать названия всех пунктов, куда Вилли направляет снаряжение, надо будет постараться сфотографировать карту, на которой эти пункты помечены. И как это ни трудно, но необходимо добыть один из образцов таких секретных изделий. И будь осторожен, Генрих, когда возьмешь в руки подобную игрушку.

— Почему?

— Я думаю, они обладают способностью взрываться, — серьезно заметил Иоганн. — Фашистские летчики уже разбрасывали такие вещички над советскими городами, и дети, подбирая их, гибли от взрывов.

— Хорошо, — согласился Генрих, — допустим. Ну, а зачем тебе карта размещения складов? Их же, по-моему, сотни. Может, лучше узнать, где находится базовый склад?

— Ни продукты питания, ни запасы одежды — каково бы ни было их количество — сейчас не имеют никакого значения. Главное — установить, для кого и для чего они предназначены. Зная пункты, мы сможем это выяснить.

— Мы с тобой? — удивился Генрих. — Да для того, чтобы только объездить их, и полугода не хватит.

Вайс улыбнулся.

— Мы — это Советская Армия. У нее найдется и время и люди, чтобы все это сделать.

— Ну, знаешь, собирать такие трофеи!.. — возмутился Генрих.

— Не собирать трофеи, а выявлять тех, для кого предназначаются склады, — сказал Иоганн.

Он все больше утверждается в правильности своих подозрений, возникших у него с того момента, когда Густав поручил ему собрать для самого рейхсфюрера книги на определенную тему.

И он правильно понял намек Гиммлера, пригрозившего повесить его, если об этом станет известно кому-либо, кроме тех, кто выполнял поручения того же характера.

Как-то Иоганн позвонил Хакке по телефону.

Тот просто завопил от восторга, что Вайс снова вспомнил о нем. И настоял, чтобы Иоганн сейчас же приехал к нему.

— Куча роскошных новостей! — кричал Хакке в трубку. — Прошу вас, приезжайте немедленно! — Было слышно, как, стоя у телефона, он топал ногой от нетерпения.

Советская Армия вела мощное наступление на территории рейха. И в такое время вдруг ликующий нацист — на это уникальное зрелище стоило подивиться.

Хакке Иоганна встретил в ситцевом фартуке, надетом поверх гестаповского мундира.

Он приготовил ужин, проявив незаурядные кулинарные способности. На столе стояло несколько бутылок дорогого вина, только что откупоренных, — в знак уважения к высокому гостю.

Хакке принял в обе руки фуражку Вайса и бережно, как драгоценность, положил ее на сервант.

Сказал, хитровато щурясь:

— Недавно вы были обер-лейтенантом, а теперь уже капитан — гауптшарфюрер. А Хакке — он кто? — Показал вытянутый мизинец, усмехнулся. — Но, знаете, мой дорогой, чем выше пост занимает человек, тем меньше он знает и видит. А мы, мелюзга, повсюду, и, встречаясь, усиками пошевелим, как муравьи, и готово, всесторонний обмен информацией. — Произнес уважительно: — Я знаю подробности всех ваших злоключений и горжусь вашей стойкостью. Наш шеф господин Мюллер сказал, что таких людей, как вы, надо хоронить в мраморном мавзолее.

— Но почему же хоронить? — спросил Вайс.

— А как же! — удивился Хакке. — Мюллер мечтал повесить вас, чтобы насолить Шелленбергу: он его не любит. Да и за что любить? Подумаешь, магистр юридических наук! Кормили его эти науки! С тысяча девятьсот тридцать четвертого года — шпик СД в рейнских университетах.

— Неплохая практика работы с интеллигенцией, — заметил Вайс.

— Знаю! — всплеснул руками Хакке. — Знаю! Вы готовы жизнь отдать за своего шефа. Но, уверяю вас, служба в гестапо имеет свои особые преимущества.

— Какие же? — поинтересовался Вайс.

— В политической загранразведке много университетской публики. А вот в гестапо образованный человек — фигура. Он сумеет не только, как все мы, выбить кулаком мозги, но и вложить вместо них подследственному такое, что тот был бы рад, если бы его поскорее повесили.