Анатолий Чехов - У самой границы

— Когда укусила?

— Только что, у Змеиной горы.

Доктор развязал мешок и вытряхнул змею в один из ящиков, обитых сверху проволочной сеткой, крепко завязал крышку. Около десятка таких же ящиков стояло вдоль стен.

— Гюрза, — сказал он. — Очень опасно…

На секунду задумавшись, он тряхнул рыжей лохматой головой, указал Яшке на топчан, весь заставленный стеклянными банками с лягушками, змеями, молодыми зям-зямами, которых он называл непонятным словом «вараны», и другими ящерицами, залитыми прозрачной жидкостью.

— Садись, змеелов.

Яшка сел.

— Как звать?

— Кайманов Яшка.

— Григория Кайманова сын? Дорожного рабочего?

— Он самый…

— О-о! Ну, тогда вытерпишь!..

Последние слова доктора насторожили ребят. «Что собирается делать доктор?» Яшка с тревогой следил за приготовлениями к операции.

Доктор вымыл руки, вскипятил на спиртовке воду в железной коробочке, сделал Яшке несколько уколов в палец, а потом и повыше — в руку, взял из коробочки узкий блестящий нож.

— Ну, что ж, Яков Кайманов, — сказал он.- Смотри в окно и медленно считай, скажем, до ста…

— Я-а-ша! Я-а-ша! — донесся голос матери. Не откликаясь, Яшка и Барат все дальше уходили от дома. Заросли бурьяна скрывали их с головой. Вдоль дороги попадались метелки гули-кона — телячьего цветка, рыбьей травы — марги-маи.

Стараясь заглушить нестерпимую боль, уже начинавшую сверлить палец, Яшка сбивал палкой метелки трав, огибая стороной амбар Мордовцевых, в котором сегодня он раздобыл мышь. Ему удалось вынести мышеловку в ту минуту, когда хозяин амбара молодой Флегонт Мордовцев за чем-то ушел в отгороженную бревенчатой стенкой кладовую.

Флегонта Мордовцева в поселке многие побаивались и вместе с тем уважали. От взрослых Яшка слышал, что в революцию он выступил против своего отца-богатея и в пику ему перешел на сторону красных. Когда началась гражданская война, занялся оставшимся после отца хозяйством.

Только подумал Яшка о Флегонте, как наткнулся прямо на него. Молодой Мордовцев стоял за амбаром с каким-то незнакомым казаком. Прищурясь вдруг и замолчав, Флегонт уставился серыми глазами на Яшку, будто спрашивал: «Что надо?»

Яшка почему-то всегда робел перед этим ладно скроенным погодком отца. Что-то лихое и вместе с тем вкрадчивое было в его точеном лице. От испытующего взгляда Флегонта у Яшки мороз подирал по коже.

— Слышишь, мать зовет? — Флегонт взял Яшку за локоть, повернул лицом к поселку.- Почему не идешь?

«Не знает про мышеловку», — подумал Яшка и, вывернувшись из-под руки Флегонта, скрылся в бурьяне.

На Даугане говорили, что Флегонт когда-то хотел посватать за себя Яшкину мать — Глафиру, первую красавицу поселка, но старый Лука Мордовцев, богатей и самодур, расстроил это сватовство. Потому, видно, сколько помнил себя Яшка, Флегонт никогда не притеснял его, не измывался, как другие казаки. Да и сейчас ничего не сделал, просто хотел завернуть домой. Но Яшке почему-то стало жутко. Уж очень пристально смотрел на него Флегонт…

Раздался негромкий свист. Из лопухов высунулась физиономия Барата. Мальчишки, прячась в бурьяне, направились к столбовой дороге.

— Отпустил?

— Сам ушел.

Барат не поверил, наверное, видел, как Мордовцев взял Яшку за руку.

— Я-а-аш-шка-а! Я-аш-ка-а! — На этот раз кричал отец.

Яшка и Барат, прибавив шагу, все дальше уходили от Даугана.

У Яшки нестерпимо болела рука, кружилась голова. Доктор наложил повязку не только на култышку, оставшуюся от пальца, но и на всю кисть, руку подвесил косынкой, завязанной узлом на шее. Яшка сейчас был похож на раненого отца, когда тот приезжал во время войны из лазарета на побывку.

Яшка и Барат вышли к тому месту, где от главного тракта отходила дорога в сторону горного кряжа Асульмы, замедлили шаги и просвистали условный сигнал. Справа и слева от них раздался такой же свист. Зашуршала сухая трава, со склона посыпались мелкие камни.

— Дур! — донесся мальчишеский голос.

Яшка остановился.

На русском языке Яшка говорил, пожалуй, только дома да еще с немногими русскими мальчишками поселка, такими, как Алешка Нырок. Остальные — курды, азербайджанцы, туркмены. На улице разговор велся чуть ли не на всех языках стран Востока.

Шуршание в бурьяне стихло.

— Ун кия лёу? (Кто идет?)

— Кочахчи (контрабандист) Аликпер Чары-оглы. А вы кто?

— Ладно, выходите,- приказал Яшка.

Сегодня, после истории с гюрзой, да еще встречи с Мордовцевым, ему было не до игры. С самого утра он ничего не ел. После операции тошнило. Все сильнее дергало палец.

Из бурьяна к Яшке и Барату вышли еще два подростка: стройный и быстрый, с развитыми икрами и тонким станом Аликпер и немного вялый, с круглым, как лепешка, лицом — Алешка Нырок. Увидев, что

Яшка перевязан, как настоящий раненый, оба остановились.

— Покажи, — сказал Алешка. Смотрел он на забинтованную Яшкину руку с уважением и страхом. Яшке хотелось показать, но предводителю разбойников негоже распускать слюни. Да и Аликпер поглядывал на него с таким видом, как будто хотел сказать: «Эка невидаль, хватила гюрза — бери топор и руби палец, а то всю руку отрежут».

— Отойди,-сказал Яшка.- Тебе не на палец, на дорогу надо смотреть.

Солнце клонилось к западу. Голубые тени выползали из ущелий. Рядом с тенями словно горели в отсветах заката выступы скал. Горы, как огромные древние мамонты, ставшие в ряд, протянули каменные лапы в долину, уложили между лапами бугристые хоботы, выставили каменные лбы. На самой высокой скале — колокольне Ивана Великого — белое пятно: орлиный помет. Выше — гнездо орлов. Там — старинная крепость Сарма-Узур. Жил в этой крепости когда-то предводитель древнего племени — Асульма. Яшка и его друзья забирались в развалины крепости, находили серебряные монеты, наконечники стрел. Оттуда хорошо видна вся долина и протянувшаяся через нее из края в край мощеная дорога. Считай, каждый десятый камень этой дороги вытесал и уложил своими руками Яшкин отец. Дорога кормила отца. Кормила она и Яшку, а вместе с ним и других самых отчаянных мальчишек поселка. Дни и ночи движутся по дороге огромные фургоны с грузами, идут верблюды. В Россию везут урюк, чищеный миндаль, сабзу, бидану (сорт сушеного винограда), хлопок, шерсть; из России — мануфактуру, сахар. Под перезвон колоколов, подвешенных к тюкам и шеям верблюдов, Яшка родился и вырос.

Идут караваны и сейчас, хотя начавшаяся в России гражданская война докатывалась и сюда, к границе.

У Яшки закружилась голова, он присел на прятавшийся в бурьяне обломок скалы.

«Дон! Дон! Дон!» — звенело в ушах. Нет, это не в ушах звенит. Это поднимается караван по дауганским вилюшкам, Еще немного, и он втянется в долину.