Хочхоль Ли - Южане и северяне

Его внешний вид также говорил о том, что он из Пхёнандо: широкоплечий, как дзюдоист, он обладал сильным голосом и другими характерными признаками. Один из передних резцов у него рос неправильно, но этот недостаток вовсе не портил его внушительного вида. Наоборот, даже как бы создавал дополнительное впечатление о нем как о веселом, ласково-приветливом старшем полицейском, который должен будет находиться вместе с нами несколько дней.

Ну, а теперь вернемся к сути рассказа. Вообще-то трудно описать ситуацию в двух словах, хоть события и развивались очень быстро.

Недалеко от Чумунчжина в середине поля, густо заросшего полынью, откуда хорошо была видна река, человек из Чиннампхо неожиданно остановил нас и сказал, чтобы мы сделали свои дела, так как в Чумунчжине, возможно, будут проблемы с туалетом. Он настойчиво предлагал оправиться именно здесь. Он предполагал, что если в Чумунчжине мы остановимся в какой-нибудь народной школе, то появятся определенные сложности с этим делом, даже если мы будем ходить в туалет по одному.

Мы как воробьи разбежались по разным сторонам дороги и стали делать свое дело. Одни освобождались быстро, другие делали это долго и без особого желания, но старательно выполняли приказ. У меня тоже не было особого желания, но я старался.

Забавным было то, что и сам начальник, только что отдавший приказ, с удовольствием справлял нужду у дороги. Я невольно засмеялся, потому что понял — он сам этого сильно хотел. Сделав дело, он привел одежду в порядок и вернулся на свое место. Раздал по одной сигарете стоявшим рядом и сам смачно закурил. Глядя на это, даже мне, некурящему, захотелось закурить. Я заметил у полицейского одну интересную привычку. Тлеющую часть окурка он отрывал большим и указательным пальцами и бросал на землю, затем топтал подошвой армейской обуви. Делал это он очень умело и с явным удовольствием. Он потушил окурок и, глядя на дальние горные цепи, пробормотал, что природа настолько прекрасна, что дух захватывает.

Незаметно прошло около семи минут. Он посмотрел на наручные часы и сказал:

— Наверно, все уже в основном закончили. Полагаю, что такой скудной едой — двумя горстями сухого вареного риса особенно не заполнишь желудок. Двигаемся дальше!

Был дан приказ «Всем строиться!» Но и без команды все уже были в строю. Но тут начальник полицейской охраны случайно заметил, что нет одного человека, и гневно произнес:

— Э! Что случилось? Почему нет одного типа?

— Не может быть, — ответил один из молодых полицейских.

Другой, оглядываясь вокруг, крикнул:

— Вон, идет. Наверное, по-большому ходил? Тварь ты такая, почему так далеко ходил? Можно было сходить и поближе. А то все поле облазил.

Глядя на беднягу, еще три-четыре человека говорили между собой:

— И все же его можно понять. Традиционно корейцы так воспитаны, что не распространяют дурной запах где попало.

— Возможно, из-за такой скудной пищи у него запор, поэтому он так долго и сидел.

— Тогда выходит, что он так долго сидел не потому, что соблюдал правила хорошего тона.

В этот момент полицейский начальник, человек из Чиннампхо, грозно закричал:

— Эй, ты, иди сюда. Паршивец с лошадиным носом, беги быстрее. Обожравшийся красный сукин сын, ты еще ходил по-большому?

Ругательство «красный сукин сын» вот уже несколько лет являлось привычным для всех. На грубый окрик начальника человек в штанах и телогрейке бежал изо всех сил. И тут произошло невероятное. Подойдя к человеку из Чиннампхо, он опустился на колени, соединил ладони вместе и принялся страстно умолять:

— Мне никак нельзя умирать. Никак. Меня днем и ночью ждут дома, в Самчхоке, мои родители. Я единственный сын.

Все это произошло так неожиданно, что полицейский был поражен. Он раздраженно сказал:

— Ты, сукин сын, так хотел умереть, что помешался. Встать!

Одновременно он пнул пленного по голени.

По-прежнему стоя на коленях, человек в телогрейке обхватил полицейского за ногу и снова стал выпрашивать пощады:

— Я никак не должен умереть! Дома отец и мать ждут меня, все глаза проглядели.

— Да отцепись ты, в конце концов! — рявкнул полицейский, еще больше раздражаясь. Пытаясь освободиться, он поворачивался то вправо, то влево.

Наконец они освободились друг от друга и немного успокоились. Но тут, к несчастью, произошло неожиданное. Ополченец в белых штанишках и телогрейке, что-то бормоча себе под нос, пошатываясь, вдруг побежал в поле, заросшее полынью.

— Эй, посмотрите на этого мерзавца! В самом деле он сошел с ума или хочет умереть? — спросил полицейский. Он снял с плеча карабин и прицелился. А ополченец, едва держась на ногах, продолжал бежать в сторону поля с высокой полынью.

Раздался оглушительный выстрел. Пленный упал ничком посреди поля. Кажется, пуля попала ему в ногу, и он продолжал ползти, извиваясь всем телом. Одновременно он что-то бормотал еще громче, чем раньше. Человек из Чиннампхо решительно подошел к извивающемуся телу и выстрелил в спину еще четыре-пять раз.

Затем, обращаясь к нам, зычным голосом скомандовал:

— Уходим, уходим! — И как бы разговаривая сам с собой, тихо добавил:

— Пусть станет пищей для ворон, бурундуков, полевых мышей и удобрением для полыни…

Кругом стояла мертвая тишина, лишь ветерок колыхал сухие ветки полыни, погода была ясная, и солнышко уже медленно клонилось к закату на западе.

Дело вот в чем. Я, словно магнит к куску железа, тянулся к полицейскому из Чиннампхо. Это происходило не потому, что я стремился подхалимничать или застраховать себя от страшной участи человека из Самчхока, а из-за необъяснимой симпатии к нему. Возможно, мое тогдашнее поведение объясняется тем, что я был сильно взволнован и не мог разобраться в той сложной обстановке. Тем более сегодняшнее суждение о тех драматических событиях не может быть объективным. Пусть все это останется в прошлом.

Не могу точно утверждать, но, возможно, мои чувства передались и человеку из Чиннампхо. После убийства парня в белых штанах на пути к Чумунчжину молчали и пленные, и сопровождающие нас полицейские. Только я, находясь рядом с начальником отряда, завел разговор примерно такого содержания.

Я спросил:

— Господин начальник, откуда вы родом? Мне кажется, что вы из провинции Пхёнандо.

— Да, из Чиннампхо.

— Когда вы перешли на Юг?

— В 1947 году. Невыносимо было жить при коммунистах.

— Ваша семья занималась торговлей?

— В Чиннампхо мы занимались и торговлей, и садоводством. Выращивали яблоки, груши и персики. Если точнее сказать, дядя отвечал за торговлю, отец ухаживал за дедушкой и бабушкой, занимался скотоводством. Отец, дядя, вся семья перебрались на Юг. Дед с бабушкой остались, чтобы охранять свою землю. Если они еще живы, то им по семьдесят шесть лет. Вот почему я решил отправиться на западный фронт, но не всё получается по нашему желанию…