Исай Давыдов - Подвиг начинался в апреле

А перед войной этот поселок утопал в грязи. Там, где ныне стоит Дворец культуры вагоностроителей, шумел сосновый лес. И школьница Маша Иванова собирала в нем чернику и грибы.

Громадный вагонзавод строили долго, трудно, отказывая себе во всем, откладывая на будущее заботы об удобном быте.

И только вот хлебозавод в поселке уже тогда отгрохали большой, мощный, с запасом на будущие времена.

На этот хлебозавод Маша Иванова пришла прямо из школы, в тридцать девятом году, ученицей. А уже через год стала лаборантом-аналитиком.

Когда началась война, Маша просила отправить ее на фронт в первые же недели добровольцем. Ходила в райком комсомола, ездила в городской военкомат за двенадцать километров, в центр Нижнего Тагила.

Однако на фронт Машу не взяли.

— Вот если бы вы были медсестрой… — сказали ей в военкомате. — Тогда, конечно, другое дело. Женщины-медики в армии сейчас нужны.

— Хорошо, я научусь! — пообещала Маша. — Тогда возьмете?

— Учитесь! — Работник военкомата улыбнулся. — Пройдете курсы — посмотрим. Может, к тому времени война закруглится…

И Маша пошла на курсы медсестер.

А когда они были окончены, об отправке на фронт уже и речи не велось.

— Вы должны помочь здесь, — сказали комсомолкам. — В наш город прибывают тысячи раненых. Они истекают кровью. Их трудно размещать. Не хватает медиков. Кроме вас помогать некому.

А раненых привозили на машинах и на подводах с вокзала в четырехэтажную школу на улице Ильича. Это была самая большая школа в поселке Вагонзавода. И в ней организовали госпиталь. В этом госпитале работала Маша Иванова.

А после дежурства, порой не отдохнув ни часа, Маша уходила в свою лабораторию на хлебозаводе. То, что девушки делали в госпитале, не считалось их основной работой.

В апреле 1942 года многие бывшие сандружинницы с Вагонки ушли в армию. И, как и Маша, защищали небо Москвы.

Бывшая тагильская лаборантка служила в 1-м отряде 9-го аэростатного полка, там же, где и Нина Двойникова. Пост располагался в сквере у Покровских ворот, совсем недалеко от кинотеатра «Колизей», где был КП отряда. На этом посту ефрейтор Маша Иванова и встретила бурю 21 апреля. Как и другие бойцы, Маша в те часы висела на стропах.

Но вот шквал со страшной силой ударил в хвост аэростата, и боковые тросы не выдержали, лопнули. Аэростат рванулся вбок, разбросал висевших на нем людей, задрал корму и выдернул из земли последний боковой металлический штопор, который еще удерживал это стремительное чудовище на месте.

Все произошло в один миг, никто опомниться не успел. За какое-то мгновение аэростат оказался на высоте почти тридцати метров. Маша с ужасом увидела далеко под собой фигурки суетящихся людей, увидела раскрашенные извилистыми коричневыми и зелеными полосами крыши высоких домов, увидела весь уходящий вдаль плавной дугой только-только зазеленевший Покровский бульвар.

Аэростат, задрав корму, висел в воздухе. Один лишь тонкий и ненадежный носовой трос связывал теперь с землей этого своенравного и непокорного зверя.

И Маша Иванова висела на аэростате. Одна. Никто больше не удержался.

Вокруг всего аэростата, близко к брюху, идет горизонтальный пеньковый трос, прихваченный к оболочке через каждый метр. Провисающие дугой метровые отрезки этого троса называются «гусиными лапами».

Вот такая «гусиная лапа» и оказалась у Маши под мышкой. Другой рукой девушка держалась за крепежный трос, которым аэростат привязывается к штопору.

Поняв, что произошло, Маша чуть сознание не потеряла от страха. Холодный пот выступил на лбу и на спине. Показалось, что вот-вот разожмутся пальцы — и конец, смерть.

«И аэростат унесет…» — подумала Маша.

Пальцы немели, затекали, Маша уже не чувствовала их, и, казалось, уже не могла ими управлять.

Почему-то вспомнилась басня о двух лягушках, которые попали в кувшин с молоком. Одна сказала: «Ну, все!» — и утонула. Другая билась-билась, сбила масло — и выскочила.

«Хорошо бы выскочить!» — подумала Маша.

Каким-то невероятным напряжением воли Маша еще крепче сжала пальцы, охватывающие трос, и изловчилась — повернула кулак так, что вокруг него намоталась петля троса. Все-таки дополнительная страховка!..

Маша слышала, как где-то внизу, под брюхом аэростата, равномерно свистит тугая струя газа. Значит, порвалась оболочка. Значит, водород постепенно выходит. Когда давление в аэростате спадет, он спустится сам, тихо и плавно. Надо только дождаться! Надо только не сорваться до тех пор!..

Порыв ветра налетел еще раз, аэростат снова рванулся и поднялся почти на пятьдесят метров над землей. Фигурки людей внизу стали совсем крошечными, а зеленые и коричневые полосы на крышах начали напоминать чем-то очертания полей и лесов.

«Камуфляж! — подумала Маша. — Обычный военный камуфляж. С самолета, наверно, совсем похоже на поля… А я так и не летала на самолете. Ни разу… Вот сорвусь — и уже никогда не полетаю… Наверно, не удержаться мне… Мамочка! Знала бы ты, где я!.. А может, еще продержусь?..»

И в это время что-то большое и тяжелое стремительно вырвалось из-за крутого бока аэростата и ударило Машу в лоб.

…К аэростатному биваку у Покровских ворот уже бежали бойцы соседнего пулеметного расчета. За носовой трос, который еще связывал с землей поднявшийся аэростат, держалось теперь несколько пар крепких мужских рук. Трос уже никак не мог теперь оторваться от земли. Однако в любой момент он мог лопнуть или оторваться от аэростата.

К счастью, этого не случилось, потому что штормовой шквал ушел в сторону и не возвращался больше к Покровским воротам.

…Маша и опомниться не успела от первого удара, как тут же по спине пришелся второй, затем по плечу — третий.

«Штопор! — догадалась девушка. — Это же штопор болтается вокруг аэростата!»

Кровь из рассеченного лба залила лицо, стекала по подбородку за ворот гимнастерки. А тяжелый, метровый железный штопор, раскачиваемый ветром, болтался вокруг Маши и безжалостно бил ее по бокам, по спине, по плечам.

Девушка едва успевала отворачивать от него залитое кровью лицо. Оттолкнуть штопор она не могла. Стоило отпустить хоть одну руку — и смерть. А аэростату конец.

Девушка провисела над московскими крышами почти полчаса. Она не разжала пальцев, не потеряла сознания. Она висела до тех пор, пока не стих ветер, пока не удалось осторожно спустить аэростат за носовой трос. Были минуты, когда Маше казалось, что больше нет сил держаться, что затекшие, закаменевшие пальцы сейчас разожмутся, что смерть неминуема.

Но каким-то чудом девушка все-таки держалась. Видимо, и воли, и даже просто физической силы у Маши было больше, чем она сама предполагала в себе.

Когда аэростат спустили, Маше предложили немедленно отправиться в госпиталь. Но она не ушла с поста до тех пор, пока из спасенного ею аэростата не выдавили газ.