Иштван Фекете - История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Она сунула в руку Дунди очищенный каштан. Девочка, разжевывая его, посмотрела на Арпада.

— А ты будь моим братом. Ладно? Потому что и братья мои уехали в Вену. А оттуда в Америку, — добавила она.

Ведь она все знает! Все слышала! Все понимает! Арпад ответил не сразу. Но потом, приветливо улыбнувшись, сказал:

— Если я твой брат, значит, Элфи и моя мама.

— Ладно! Я согласна! — И Дунди засмеялась.

Неожиданно, как какой-то гном из заснеженной дали, появился Мики Кочиш.

— Нет патронов, — хмуро посетовал он.

— Вот и прекрасно! Очень хорошо! — уверяла его Элфи, протянув и ему жареный каштан.

Мики сразу повеселел. Ухватился за санки и помчал Дунди вокруг площади. Снег теперь уже падал густыми хлопьями.

Элфи и Арпад смотрели на малышей. Стояли молча, не глядя друг на друга. У обоих хорошо было на душе, и им хотелось, чтобы так было бесконечно долго.

Наконец Арпад нарушил тишину:

— Много работы в парикмахерской?

— Конечно! — ответила Элфи.

Перевод Г. Лейбутина и И. Салимона

Моя кошка нежится перед печкой. И мне припоминается другая кошка. Та, из моего детства.

Помню, однажды в воскресное утро, уже одетый по-праздничному, я поспешил вон из дома, чтобы скорей показаться друзьям. Но, видно, слишком рано собрался: никто из ребят еще не выходил. А мальчишек, с которыми я водился, было немало, как барчуков, так и бедняков. Но дружней всех мы были с Андришем Чордашем, моим сверстником: ему тоже исполнилось семь, но был он куда умней меня. Еще бы, ведь он каждый день придумывал что-нибудь интересное. Или, на худой конец, забавлял нас только что добытым птичьим гнездом. А когда и птичьего гнезда не оказывалось, мы просто играли с Мицо.

Мицо — так звали его кошку. И чего-чего только она не вытворяла! Стоило Андришу свистнуть, и она была тут как тут, даже если перед тем охотилась в саду. Если Андриш, посвистывая, опускался на четвереньки, Мицо тут же вскакивала к нему на спину и принималась месить ее лапками, точно так, как хозяйки месят тесто.

И вот, не встретив никого поблизости от дома, я прямиком побежал к Андришу.

Жили они в низеньком, крытом камышом домишке. В то время на стене их лачуги красным мелом было выведено: «Лошадь — 1, человек — 1». Потому что в деревне стояли тогда гусары. Двор был обведен оградой из клепок. За домом находилась глинобитная конюшня, крыша ее и стены уже немного покосились, казалось, вся постройка собралась перекочевать на соседний двор. На середине двора стоял еще ветхий колодец, и в нем всегда бултыхалась пара лягушат.

И вот бегу я к дому Андриша, а оттуда мне навстречу несется истошный крик.

Я оторопел.

Это кричал Андриш.

«Бьют его? Или моют? — подумал я испуганно, по-детски оробев. — А если бьют, то за что?»

Вчера мы с ним швыряли камни в колодец, норовя попасть в лягушек. Может, ему теперь за это и влетело?

Ведь человек в таком возрасте никогда не знает, за что его могут наказать.

Я осторожно подобрался к заросшей бурьяном клепочной ограде и заглянул во двор. Андришку мыли. Бедняга гнулся над тусклой глиняной миской, что стояла на земле, возле порога, а мать безжалостно намыливала ему физиономию.

По правде говоря, я и сам не был охотником мыться. Мало приятного, когда тебя окачивают холодной водой и залепляют кусючей мыльной пеной твои глаза. Только, к счастью, в этом отношении я был давно уже предоставлен самому себе и, надо сказать, мылся довольно честно, в особенности если ловил на себе взгляд кого-нибудь из взрослых.

Теперь я с глубоким сочувствием наблюдал через забор за своим визжавшим и барахтавшимся другом. Ведь, кроме меня, некому было его пожалеть.

Гусар сидел перед конюшней. Курил трубку и посмеивался.

— Это, брат, пока цветочки, ягодки впереди! — сказал он Андришу, выколачивая трубку о каблук сапога. — Да знаешь ли ты, чем тебя в солдатах оттирать будут?

Андриш ничего не ответил; не только потому, что не знал, но и потому, что рука матери как раз пенилась на его губах.

— Кирпичом, вот чем, — сам же и ответил гусар.

И провел рукой по своему смуглому, как у итальянца, лицу. Возможно, это было невольным движением воспоминания. А может, ему просто захотелось нащупать усики. Усики состояли из нескольких волосков. Их-то он и закручивал то и дело, да еще как лихо.

Андриша наконец спасла из железных рук матери старшая сестра Юли. Вышла из дома полураздетая, с недоплетенной косой, схватила Андриша и давай наскоро вытирать его, приговаривая:

— Не реви, Андришка, не надо!

Терла-терла Андриша полотенцем, а потом взяла и расцеловала его в обе щеки. Из белоснежной рубашки виднелись ее руки, круглые, крепкие, а когда она взглянула на меня, мне показалось, что глаза ее точь-в-точь, как у кошки Мицо.

Возможно, такое только мне пришло в голову, потому что в детстве я считал, что в каждой собаке, кошке непременно есть какое-то сходство с хозяевами. Пожалуй, впервые я это подумал, будучи в гостях у старого нотариуса. У старого нотариуса был бульдог. И бульдог этот, и его хозяин скалились совсем одинаково.

— Вот так, мой воробышек, вот так, — приговаривала Юли, нежно вытирая голову своего братика. — Видишь, как хорошо вымылся твой дружок, какой он чистенький! И Мицо тоже умывается, вон, погляди, как ловко!

Андриш еще раз всхлипнул, затем сквозь слезы улыбнулся Мицо. Кошка в самом деле умывалась, сидя на срубе колодца. Смочив подушечки лапок, она водила ими по голове, по ушам, так, как это делал гусар у дверей конюшни, когда, глядя в круглое зеркальце, расчесывал волосы на прямой пробор.

Между клепками забора, появилась голова. Цыгана, собаки управляющего имением. Вслед за головой, извиваясь, пролезло все туловище — что поделаешь, коли таксой уродилась, бедняга, — не то прыгала бы через заборы. Словно позавидовав кошке за то, что Юли ее похвалила, она, подтянувшись к срубу, со свирепой ненавистью зарычала на Мицо.

Мицо, ясное дело, не стала дожидаться. К тому времени, как пес дотянулся до нее, она тоже была на ногах. Вытаращила на собаку глаза, дунула, потом плюнула на нее, залепив ей одновременно и оплеуху.

Цыган чуть не свалился от возмущения.

Ох, и жарко пришлось бы кошке Мицо, не прыгни она вовремя на колодезный столб. Там она преспокойно принялась облизывать свои лапки и, насмешливо мигая, поглядывала сверху вниз.