Иштван Фекете - История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Стадо осталось далеко позади, его уже не было видно. А Ферко все шел да шел за комедиантами, заглядевшись на картину. Он брел по снегу, порой увязая в сугробах, но неудержимо стремясь вслед за фургоном, позабыв все на свете и поглощенный созерцанием картины.

Солнце уже зашло, и ночь раскинула свой темный шатер над голой степью. Мальчик, весь продрогший, устало плелся за фургоном, все больше и больше отставая. У него подкашивались ноги, но он не чувствовал усталости. Фургон быстро удалялся, а Ферко все шел за ним, и его душа витала где-то там, в нарисованной деревне, озаренной заходящим солнцем.

Между тем начался буран — самое большое несчастье для степных жителей; воздух наполнился воем и гулом. Фургон поехал еще быстрее: жрецы Талии боялись замерзнуть. Но Ферко уже перестал думать о фургоне. Он вдруг совсем обессилел и лег на снег. Сладкая истома разлилась по его телу, и, засыпая, он увидел где-то вдали то, к чему стремился. Ему захотелось поскорее уйти туда, и он действительно ушел… Снежный буран укрыл мальчика своей пеленой; мягкие, безмолвные снежинки тихо и ласково падали, усыпляя его навеки.

Весной приехал граф, и в степи устроили охоту, ибо степные животные для того, верно, и созданы, чтобы на них охотились господа.

— А где тот мальчик, которого вы показывали мне зимой? — спросил хозяин управляющего.

— А вот его как раз везут, ваше превосходительство, — ответил тот.

Да, на подводе везли Ферко. Весной, когда стаял снег, вышедшие на пахоту батраки нашли тело мальчика и привезли его в экономию. А потом его скромно похоронили, положив с ним в могилу палку, которую он разукрасил искусной резьбой.

Перевод И. Салимона

Валика и Панника шли по улице, взявшись за руки. Они возвращались из школы. На углу девочки обычно расставались: Панника заворачивала в переулок, Валика шла дальше по широкой улице.

Но на этот раз Валика не отпустила руку Панники, а потянула девочку за собой:

— Пойдем, пойдем! Ты будешь обедать у нас.

— Нет…

— Тетя учительница сказала — значит, будешь.

— Да не-ет…

Валика, не слушая Панники, тащила ее за собой. Она была толще своей подружки, сильнее и смелее ее. Панника знала, что тетя учительница велела Валике попросить своего папочку кормить обедами какую-нибудь бедную соученицу. Тете учительнице было все равно кого, но раз уж девочки дружат, так пусть это будет Панника. Однако Паннике не хотелось идти обедать к Валике. Почему — она и сама не знала, только не хотелось.

А Валика, зная, что сегодня Панника принадлежит ей, ни за что на свете не желала отпустить подружку. Она крепко схватила ее за руку и повела — вернее, потащила — за собой. Валика очень гордилась, что ведет подружку к себе, и ей не терпелось поскорее оказаться за чугунными воротами. Она знала, что оттуда уж Паннике не убежать.

— Мамочка, мамочка!! — с криком бросилась она к матери. — Теперь Панника будет обедать у нас до самой пасхи! Тетя учительница сказала!

Мамочка засмеялась и расцеловала дочку. Она была очень счастлива, что Валика такая милая, прелестная, здоровенькая и так очаровательно, лепечет.

— Тетя учительница сказала? Ох уж эта тетя учительница…

Она снова расцеловала дочку и только тут взглянула на девочку, которую Валика привела с собой.

— Это правда, девочка?

Но та стояла молча, потупившись, и теребила свое платьице.

А Валика продолжала тараторить:

— Потому что она бедный ребенок, а каждый бедный ребенок должен куда-нибудь ходить обедать. Тетя учительница сказала!

Она сняла ранец со спины и разыскала в нем письмо, которое тетя учительница прислала мамочке.

Мамочка взяла письмо, прочла его и сказала:

— Ладно, девочка, положи свои вещи в прихожей, затем иди в ванную и хорошенько вымой руки. И ты тоже вымой свои грязные лапки. — Она похлопала по измазанным ручонкам дочери и даже поцеловала их.

Потом повела малышек в ванную комнату и открыла кран. Из блестящей трубы полилась вода. Мамочка набрала воды в тазик и поставила его на очень красивую белую табуретку. Сперва она тщательно вымыла руки Валике, потом расцеловала ее теперь уже розовые пальчики и сказала Паннике:

— И ты помой руки, только хорошенько!

Затем мамочка прошла в столовую сказать горничной, чтобы та поставила на стол еще один прибор.

— Ступайте, Рожи, в ванную, — добавила она, — помойте руки этой девочке, да получше! Его высокоблагородие не выносит, когда у детей за столом грязные руки.

Рожи отправилась в ванную. И хорошо сделала: Панника даже и не подумала опустить руки в тазик. Рожи схватила девочку, тщательно помыла ей руки, лицо, потом вытащила гребешок из своих волос и причесала ее.

— Ну вот, — с удовлетворением произнесла она.

Валика и Панника вернулись в столовую как раз вовремя — в эту минуту вошел его высокоблагородие и тут же спросил:

— Кто эта девочка?

Валика кинулась на шею своему папочке и сказала:

— Она будет обедать у нас до самой пасхи, каждый день!

— Ого!

— Тетя учительница велела.

Мамочка коротко объяснила, в чем дело, и показала письмо.

Панника стояла потупившись и ждала.

— Как тебя зовут, девочка? — тихо спросил папочка.

— Панника! — крикнула Валика.

— Я не тебя спрашиваю, — заметил папочка. — Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?

— Панника, — отвечала девочка.

— Очень хорошо. А как зовут твоего отца?

— Папанька, — сказала Панника.

— Это ты его так зовешь, а как зовут другие?

— Хозяином.

— Другого имени его не знаешь?.. Скажем, Янош Варга?.. Михай Ковач… Зовут же его как-нибудь. Ну? Так как же?

— Не знаю.

— Эх, отец тебя даже этому не выучил!.. А тебя как зовут? — обратился он к дочке.

— Валика, — ответила девочка.

— Правильно, а как зовут меня?

— Папочкой.

— Ох, и глупышка же ты, обезьянка! Как зовут меня другие?

— Ваше высокоблагородие.

— Ай-ай-ай, и ты уже выучилась у этой… Прав я, когда говорю, что школы, в которых обучаются дети разных сословий, никуда не годятся. Такие маленькие обезьянки в них только глупеют. А теперь пойдемте обедать. Я голоден.

Сели за стол. Валика заняла свое обычное место. Паннике горничная положила на стул подушку, посадила на нее девочку и засмеялась.

Стол был покрыт белой скатертью, на скатерти стояли белые тарелки, а посередине белое блюдо. Внутри каждой тарелки была золотая каемочка, только в тарелке Панники ее не было, но все равно это тоже была красивая тарелка.

Мамочка налила суп Валике, папочке, себе и последней — Паннике.

— Ты любишь суп? — спросила она девочку, но та не ответила.