Геннадий Семенихин - Расплата

Замкнув дверь за соседом и обогревшись кипятком без заварки, Дронов забрался под стеганое одеяло и как убитый заснул.

Ранним утром, когда запоздалый рассвет еще нерешительно вползал в комнату, Дронов был разбужен отчаянным стуком в дверь. Нащупав тапочки и наспех накинув на себя осеннее пальто, в одном исподнем отворил он ее и удивленно попятился. На пороге стоял человек в неброском грубом брезентовом плаще с откинутым назад капюшоном, какие носят рыбаки и охотники, с крикливыми усиками над верхней губой. Иван Мартынович, никогда не жаловавшийся на плохую зрительную память, с трудом опознал его.

— Сергей Тимофеевич, да вы ли это? — воскликнул опешивший Дронов.

— А что, не узнали? — потирая над печкой озябшие руки, улыбнулся Волохов.

— Узнать-то узнал, да только не сразу, — спокойно подтвердил Дронов.

— Вот видите, — усмехнулся гость, — а я решил стариной тряхнуть. Знаете, как мало надо для того, чтобы перестать быть похожим на самого себя? Для этого совсем необязательно надевать маску с волчьей пастью или лик Мефистофеля. Достаточно изменить во внешнем облике две-три детали, овладеть тремя-четырьмя незнакомыми для тех, кто вас знает, жестами, и цель будет достигнута. Вы перестаете быть похожим на самого себя. Это, как говорится, из личного опыта, но учтите, может и вам когда-нибудь пригодиться.

Он обвел недоуменными глазами неуютные стены дроновской квартиры и не сразу спросил, стараясь скрыть свое удивление:

— А что это я не вижу вашей милой Олимпиады и не слышу бодрого голоса Георгия Победоносца? Где они?

— Победоносца победила простуда, — хмуро пояснил Дронов, — а Липушка осталась у родителей, потому что в жару он мечется.

— Это, значит, у отца Дионисия? А лечит мальчика кто?

— Доктор Водорезов.

— Тогда вам решительно повезло. Водорезов истинно русский человек, а тестя своего, бывшего отца Дионисия, вы преступно недооцениваете. Ведь это же новочеркасский Иван Сусанин. Шутка ли сказать, русский священник перед лицом комендатуры, гестапо и городской управы отказывается читать во имя Гитлера молебен и жертвует саном. А! Разве это не проявление бунтарского казачьего духа? Я бы обнял вашего тестя, если бы обстоятельства позволяли.

— Откуда вы знаете об этом? — оживился Дронов.

Волохов присел на корточки рядом с печкой, озябшими ладонями прикоснулся к ее остывающим бокам.

— Я все должен знать о людях, которых рано или поздно посылаю на задания, — ответил он и, не желая, по-видимому, продолжать разговор, перескочил на другую тему. — Это очень хорошо, что ваша Олимпиада Дионисиевна останется на несколько дней у своих родных, — проговорил Сергей Тимофеевич, о чем-то упорно размышляя.

— Чего же тут хорошего? — пожал плечами Дронов. — Без них в этой дыре погибнешь.

— Нет. Хорошо, — упрямо повторил гость. — Хорошо потому, что они в самые трудные дни будут вдали от вас. Так меньше волноваться им придется.

Дронов порывисто поднял голову и встретился с непроницаемыми глазами Волохова. С минуту они молча смотрели друг на друга, пока разведчик не сказал коротко и тихо, словно отрезал:

— Так надо, Ваня. Так будет лучше им и вам.

— Значит, задание?

— Да, Ваня. Я не торопил события, но наступило время действовать, и теперь я разговариваю с вами от имени партизанского штаба фронта. Только вы можете это сделать. Только вам это будет по плечу. Так считают там, так считаю и я. — Он умолк на несколько секунд, и в комнате воцарилась тишина.

— Что я должен сделать? — глухо спросил Дронов.

Волохов провел ребром указательного пальца по своим фальшивым усам с таким видом, будто от этого они должны были непременно отпасть.

— Я уже говорил, что погиб наш лучший минер Митя Лыков. Отходил от взорванного склада с оружием и попал под огонь полицаев. Шесть пуль в грудную клетку. Вы ведь его знали?

— Еще бы, Сергей Тимофеевич, — опечалился Дронов. — Кто же его после первой диверсии в Балабановской роще на своей «кукушке» на Большой Мишкин отвозил? Он еще туточки, где сейчас вы лучину колете, за нашим маленьким столиком сидел, и мы втроем — Липа, я и он — чаи гоняли.

— А где же тот столик сейчас? — оглядывая комнату, спросил Волохов.

— На дровишки недавно порубил, — вздохнул Дронов. — Говорят, голод не тетка, а холод не тесть. Чаек мы тогда попили, а утром его вместе с моим помощником Костей Веревкиным чин по чину на бывшее местожительство Матвея Ивановича Платова доставили.

Сергей Тимофеевич грустно покачал головой:

— Лыков был отличным бойцом подпольного фронта. Вот увидишь, его после войны посмертно орденом наградят.

Дронов, не поднимая головы, усмехнулся:

— Ему жизнь была нужна, товарищ Волохов, которой он так умел радоваться. Жизнь, а не орден посмертно.

— На войне как на войне, — вздохнул гость. — Вы ведь тоже в тот день боевое крещение получили.

— Это в точности, — согласился Иван Мартынович. — Увозил я его с большим риском. В тот день впервые за всю войну нервишки свои испытал. Ведь когда мы на своей «кукушке» за южную стрелку вымахали, по Крещенскому спуску к вокзалу фрицы с автоматами уже бежали, чтобы все пути движения перекрыть, а у моего пассажира Лыкова, да и у кочегара Кости Веревкина, хотя бы один мускул на лице дрогнул. Теперь мой кочегар Костя Веревкин так фрицев поносит, что то и дело одергивать приходится.

— А он не подыгрывает?

— Нет, — замотал головой Дронов. — Если бы притворялся и был предателем, я бы с вами сейчас не разговаривал. За то, что геройского пария Лыкова тогда спас, немцы меня бы не помиловали.

— Это верно, — задумчиво подтвердил Волохов и сцедил в свой стакан из чайника оставшийся кипяток. — Извините, промерз я.

С улицы сквозь усилившийся ветер доносились голоса спешивших на станцию железнодорожников. Тусклый рассвет неохотно высвечивал склон крутого бугра, по которому спускались люди. Волохов беспокойно посмотрел на часы. Искоса Иван Мартынович тоже скользнул по циферблату.

— Старенькие… Павел Буре или Омега?

— Буре, — неодобрительно отозвался гость. — Ни к черту не годятся. Подводят на каждом шагу.

— Ничего, — оживился внезапно хозяин, и лицо его как-то по-доброму засветилось. — После войны мы свою мировую марку выпустим, такую, чтобы она на весь земной шар прогремела. И, знаете, как назовем? «Буря», «Звезда»… Нет, «Победа»…

— Вот вы какой, Ваня, — тихонько засмеялся Волохов. — Значит, верите в нее безоговорочно?

— Еще бы. Если не верить, тогда нечего и жить.

Гость покивал головой и вдруг коротко, уже другим, резким и повелительным, голосом спросил:

— Вот что мне скажите, Иван Мартынович. Своего помощника, кочегара, вы бы смогли привлечь к выполнению очень опасного задания, которое скоро получите?