Александр Авраменко - Багровый дождь

Затем вновь обернулся к капитану.

— Кадровый, говоришь… Ладно. Где воевал?

— Начинал в Финскую. Потом — Белоруссия, Москва, Севастополь, здесь остаток лета был и осень, пока на учёбу не отправили… Сейчас вот, к вам попал.

— Понятно. Куришь?

— Курю, товарищ комполка.

— Закуривай.

Он протянул открытую пачку «Пушки», лежащую на столе. Владимир вытащил папиросу и в ответ щёлкнул зажигалкой, подаренной ему в Швейцарии Оттаром.

— Ого! Трофей?

— Почти. Подарок.

— Ясно.

Дверь скрипнула, и к комнате появилась одетая в форму молодая девушка с подносом в руках, на котором дымились две фарфоровые чашки с горячим чаем и стояла тарелка с аккуратно нарезанными бутербродами. Выгрузив поднос на стол, она отошла в сторону и… щёлкнула каблуками, вытягиваясь по стойке смирно. Владимир обомлел — ну, ни чего себе?! Командир полка махнул рукой.

— Топай. Пока свободна.

Чёткий оборот через плечо, и девушка вышла прочь. Подполковник потянулся чашке, хитро усмехнувшись.

— Угощайся, капитан.

— Разрешите вопрос, товарищ комполка?

— Спрашивай.

— Откуда такое чудо?

— А, ты об этой? Прибилась тут к аэродрому. Гертруда. В лагерь её сдавать, честно говоря, не хочется. Вот, хозяйствует в столовой.

— А как же «СМЕРШ»? Особый отдел?

— А что — Особый отдел? Проверили. Она с ним и живёт.

Владимир качнул головой, в знак удивления. Неисповедимы пути господни, воистину… После получасового разговора подполковник Медведев отпустил капитана отдыхать, обещав познакомить его с лётчиками эскадрильи вечером, за ужином. Место Столярову досталось в одном из уцелевших домов, вместе с ещё двумя командирами эскадрилий. Поскольку местных жителей в деревушке не было — кто эвакуировался в глубь страны при подходе немцев, а кого угнали на Запад…

На следующий день, 29 — ого августа, наши выбили немцев, успевших окопаться у нашего рубежа назад. Правда, недалеко, на восемь километров, но и то радости было много. Я с экипажем в этих боях не участвовал, поскольку отлёживался после «подарочка», а ребята мои и девочка меня охраняли. Тем более, что и функции свои я вроде и выполнил, проверяющего, а новый приказ так и не поступил. Так что, удалось немного отдохнуть. И то, сказать, как прилетел из Америки, так и без передышки столько времени в боях, да ещё каких! Так что целый день спим, едим, приводим себя в порядок. То есть, бреемся, моемся, стираемся, чинимся. Не в смысле техники, а в смысле одежды. Штопаем дырки. На танкистах и так обмундирование вечно «горит», поскольку железо повсюду, вот и приходится ниткой с иголкой едва ли не чаще, чем банником для чистки пушки пользоваться…

Вечером меня, разомлевшего от непривычного отдыха, ребята выводят под руки из блиндажа. Необычно тихо. Я уже настолько привык к постоянному грохоту орудий, двигателей и стрельбе, что этот летний вечер просто кажется придуманным. Но это только в первые мгновения.

На широкой глади Волги вскипают фонтаны разрывов. Обстреливается переправа. Ещё неделю назад, когда мы стояли в засаде у моста, фашисты сожгли все причалы города. Речники стали перевозить грузы баркасами, катерами, просто лодками. Под огнем. Под бомбами. Туда — раненых. Назад — подкрепление, боеприпасы…

Даже отсюда я различаю тёмную толпу гражданских, напрасно ждущих эвакуации. Им запрещено покидать Сталинград. Вывезли технику, станки, животных, но не людей. Добрейший человек, Никита Сергеевич Хрущёв запретил. Мол, эвакуация населения — первый признак грядущей сдачи города. Вот из Ленинграда не вывезли? И отстояли! И со Сталинградом так будет! Не сдадим, ни за что! Костьми ляжем, а не бывать фашисту в городе Сталина, не пить волжской водицы! Вот и сидят несчастные на песке, сверху их бомбами от дождя прикрывают, а стены у них из снарядов, что фрицы из пушек выпускают… Ничего, зато солдаты лучше драться будут, особенно, если их со спины заградотрядами подпереть. Наше счастье, что в этих отрядах настоящие люди воюют, и по своим не стреляют. Наоборот, вот как нас, огнём поддерживают. Шпионов вылавливают, диверсантов. Сколько я им должен добрых слов сказать, и не только я один. Зря ни одного человека не убили. Если уж расстреляли — значит, за дело. Заслужил!

Видел я, как приказ 227 в действие приводили. Если рядовой красноармеец, или сержант, или лейтенант молодой — в чувство приведут и обратно на фронт. А если, извини, у тебя шпалы, или тем паче, ромбы в петлицах, или звезда большая на рукаве френча, да бежишь ты со всей мочи, пятки салом смазав, бросив тех, над кем командовать поставлен — то пуля тебе заслуженная награда! И ещё мало её. Одно мне только неясно. Ведь эти все большие командиры и начальники родственников имеют, да в основном в Москве, и наверняка хорошо пристроенных по разным немаленьким учреждениям… Не получится ли, что лет так через сорок-пятьдесят обиженные не перевернут ВСЮ правду? И не станут кричать на каждом углу, что, мол, были звери такие-разэтакие, расстреливали ни в чём неповинных людей миллионами, на убой гнали безоружными, и что воевать не умели, и что всё плохо было? Особенно, если после товарища Сталина такие Иуды, как Хрущёв к власти придут? Ведь товарищ Сталин не вечен, и не всевидящ, за всем не углядит. А помощнички у него ещё те, что нашепчут, что присоветуют, так он и поступит, или назначит. Меня даже передёргивает от этой мысли, и я прошусь обратно в блиндаж…

— Товарищ майор, проснитесь! Приказ срочно отступать!

Я пытаюсь подняться, но от резкого движения начинает страшно кружиться голова.

— Что случилось?!

— Немцы прорвались! Всех отводят в город!

— А как же оборонительные рубежи?

— Не удержали, товарищ майор. Приказано отступить. И немедленно!..

Жаль покидать обжитой уже блиндаж, но делать нечего. Быстро собрав имущество, начинаем двигаться в сторону города. Дорога забита людьми и техникой. Над головой висят немецкие бомбардировщики. Сталинград горит. Всё небо затянуто чёрным нефтяным дымом, огромной пеленой закрывающей солнце…

Ребята поддерживают меня за руки, помогая идти. Я ещё слаб.

— Куда мы теперь, товарищ майор?

— На завод. Танк забирать. А там и узнаем, что, чего и как…

На проходной долго ругаемся с охраной. Наконец нас пропускают, и дав сопровождающего ведут в ремонтный цех. Тот забит искалеченными танками. В основном — тридцатьчетвёрками, но попадаются и Т- 60, и КВ, и даже БТ. Раритеты мирного времени. Я то думал, что их всех ещё прошлым летом пожгли…

Подходим к начальнику цеха, предъявляем свои документы. Тот недоверчиво косится, потом листает толстенную тетрадь в ледериновом переплёте, неуклюже водя толстым пальцем по строчкам.

— Да, есть такой танк. «КВ-1» за номером…