Ольга Маркова - Кликун-Камень

Это пророчество председателя исполкома скоро оправдалось. Он вообще удивлял всех даром провидения. Когда назначали большевика Войкова руководить продовольственным комитетом, Быков сказал:

— Веселая тебе, друг, работка досталась, с кулаками в деревнях повоюешь… — и эти слова также оказались пророческими: кулаки припрятали хлеб, и рабочим районам он почти перестал поступать. Войков организовал обмен изделий заводов в деревнях на продукты питания, чем избавил народ от голода.

Малышев все замечал, каждой черте в характере своих товарищей радостно удивлялся. Он и сам пытался предрекать события, как Быков. Сыромолотову, комиссару отдела финансов исполкома, Иван сказал:

— Собирать тебе, Федич, по рублику, по копеечке всю твою жизнь!

Черная кожаная куртка на Федиче всегда расстегнута, с широкого лица не сходила улыбка. Остряк, поэт, он тут же нашелся:

— Ничего. Каждую копейку теперь рублевым гвоздем прибьем!

Когда Голощекин возглавил комиссию по реорганизации народной милиции, Малышев снова «предрек»:

— Ох не легко тебе окажется, Филипп! Хулиганство сейчас расти будет: так слабосильные новую власть проверяют…

Голощекин — высокий плотный красавец — подхватил шутку:

— У нас и на многосильных сила найдется.

Они внимательно и любовно посмотрели друг на друга.

Им всегда было интересно вместе, всегда было о чем думать, обсуждать общие дела. Часто, не договорив, они сопровождали кого-нибудь домой, в спорах и мечтаниях не замечая дороги. И на этот раз с Иваном к его дому шли товарищи.

— Сейчас мы обмозгуем, куда еще послать своих комиссаров… — Малышев счастливо рассмеялся: — Натаха меня ждет, наверное, вот как!

Наташа ждала. На столе кипел самовар, в комнате все блестело.

Молча обнялись Малышевы и долго стояли без слов, окруженные друзьями.

Скинув пальто, Иван сел на кровать. Такого никогда не было, чтобы он одетый сел на кровать. Улыбаясь, посмотрел на жену, на друзей, склонил голову к подушке и мгновенно уснул.

…Очнулся он, когда в комнате уже никого не было. Одна Наташа дремала на стуле. Но сразу же подняла голову, как только муж шелохнулся.

— Все уже ушли? — тихо спросил он.

Наташа улыбнулась.

— Милый, уже шесть часов утра…

Ивана словно окатили кипятком:

— Как? Я уснул?

Наташа кивнула.

— Я развалился на кровати, а ты просидела всю ночь, боялась меня потревожить? Я обещал тебе быть вместе в этот вечер?

— Да.

— И я уснул!

— Мы были вместе, Ваня.

— Я — негодяй… Я даже не смею просить у тебя прощения. А сейчас мне опять нужно бежать. Сегодня городская конференция большевиков.

— Ты хоть ешь где-нибудь? — поинтересовалась Наташа.

— А как же! В харчовках, на Покровском [7] Улица Малышева. около комитета, где попало.

— Это около моста, в подвале? Напротив дома Поклевского?

— Да.

— Проверю я, как там тебя кормят.

Наташа разогрела чай. Иван ходил за ней от стола к кухне, виноватый, пришибленный.

Наконец она не выдержала, рассмеялась:

— Вот что, Иван: ты никогда ни на минуту не смей думать, что мы не вместе. Где бы ты ни был — мы вместе. Ты понял, соловьиная твоя душа? Мы вместе. Вот сейчас поведешь городскую конференцию. Будешь создавать городской Совет. Но мы вместе. Хотя… И запомни, я в эти дни так много думала, так изучила тебя, весь твой путь прошла; я горда и счастлива, хоть и… Ты понял.

— Да, «незаконная». А что это за такие уклонки: «хоть и»? В чем дело?

— После. Обо всем после…

— Ну, хорошо. Но ты тоже учти, что ты будешь первой законной советской женой! Поняла?

Наташа, всхлипывая от смеха, с непонятной горячностью сказала:

— Оба поняли. А теперь ешь и беги. Не опоздай. А то меньшевики отовсюду вас вытеснят. Нельзя опаздывать.

Хорошая Наташа сегодня, совсем прежняя. Замкнутость ее проходит. Но что-то мучает ее. Что? И взгляд ее бывает часто недоверчивый. Что произошло? Скажет ли? Должна сказать.

Как-то, вернувшись вечером домой, Иван Михайлович нашел квартиру пустой.

«Славно! Муж на заседаниях — жена дома. И наоборот. Раз уж моя «незаконная» теперь работает в комиссии труда, значит, свиданий будет еще меньше… Посижу. Подожду».

Тетрадь в клеенчатом пестром переплете лежала на столе. Он впервые увидел ее. Открыл «Дневник» — написано полудетским почерком Наташи. Он улыбнулся: жена вела дневник. Торопливо захлопнул тетрадь, словно коснулся чужой тайны. Однако интересно. Снова Малышев открыл тетрадь. На первой странице было обращение к нему:

«Мы мало видимся с тобой, Ванюша… Этот дневник я начала, как бы разговаривая с тобой. Прочитай и скажи мне все. Твоя незаконная».

Первая запись относилась к его возвращению из армии, к его болезни.

«…Сегодня ты бредил. Все время звал дядю Мишу и какую-то Наденьку. С Наденькой ты говорил нежно, влюбленно, называя ее своей мечтой. Я узнала, что у нее черные глаза и черные волосы. И если ты читаешь сейчас эти строчки — скажи мне, откуда надо мной такая беда? Знаю, я не доросла до тебя, поэтому ни в чем не обвиняю. Я только не хочу лжи. И не хочу, чтобы ты унижался до лжи. Уйти, оставить тебя больного? Если бы я знала, где живет эта Наденька, я вызвала бы ее. Но я не знаю, будет ли она ухаживать за тобой?

Для меня ты единственная в жизни цель, неожиданный мне подарок. Могу ли я осуждать тебя, моего учителя!»

Иван похолодел: «Какая чушь! И кто такая Наденька?»

Лихорадочно листая тетрадь, он читал разрозненно, вырывая глазами записи в разных местах.

«4 марта. На первом собрании Совета было более ста человек. Я сидела рядом с Марусей Куренных. Она моих лет. Веселая, уверенная, смеялась и говорила: «Земля станет хорошим местом для жизни».

6 марта. Партий всяких очень много расплодилось. Мы провели на Верх-Исетском митинг. Эсеры и меньшевики хотели сорвать его, пустили на нас вагонетку и кричали: «Казаки приехали!»

Все заволновались, но на подмостках появился Ваня и всех успокоил.

…Февраль разбудил молодежь. Верх-исетские ребята помогают другим разобраться во всем. Сами проводят митинги, рассказывают, каков характер революции, призывают на борьбу с империалистической войной и за то, чтобы в Советах было единовластие. Уже совсем хорошо говорит Абрам Мовшензон. Он все время ходит за Вайнером, за Мрачковским. На всех митингах их слушает…

Так интересно жить. Ваня говорит, что молодежи нужно сейчас потребовать охраны детского труда, шесть часов рабочий день подросткам, с восемнадцати лет избирательное право и всеобщее и бесплатное обучение.

«На покой» отпустили из храма епископа Серафима! Как-то это переживают мои мама и папа!

Я учусь, учусь. Теперь я учусь уже не только для того, чтобы быть достойной Ванюши. Я учусь борьбе. «Любовь окрыляет только слабых, — так он сказал когда-то. — Тех, кого подталкивать к делам надо искусственным возбуждением».