Антон Якименко - Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»

— Молодец! — хвалю Иванова и, всем предложив подумать над этим приемом, подвожу итоги летного дня.

Я говорю о том, что мы добились успеха, что враг убедился в силе наших ударов и будет нас опасаться. И реванш попытается взять. Бдительность — вот что самое главное. Не зевать, не позволить врагу ударить внезапно, врасплох. Инициативу легко потерять, завоевать — трудно. Нет инициативы — нет победы.

Так мы вчера говорили, рассуждали, принимали решения, а сегодня будем действовать в новом боевом порядке, и звено Бондаренко уже действует.

Слышу: Бондаренко связался с капэ — командным пунктом авиакорпуса, что идет в составе четверки в районе Белгорода. Ему передали: «Патрулировать западнее». Это значит выйти на территорию противника и ждать.

Догадываюсь: командир авиакорпуса располагает какими — то данными о налете противника или, как мы иногда говорим, «ждет драку». Передаю на стоянку:

— Звену Иванова готовность номер один.

В авиации три вида боеготовности: «Номер один» — летчик сидит в кабине, мотор прогрет (если в зимнее время), самолет расчехлен. Осталось только нажать на кнопку «запуск»… «Вторая готовность» — летчик и техник находятся у самолета. Летом они коротают время под плоскостью: спят и просто так, отдыхают. В зимнее время ходят вокруг самолета, толкаются, борются, чтобы согреться. Но что бы ни делали, они всегда начеку, всегда ожидают команду: «Готовность номер один!» или «Вам взлет». Поэтому и летчик и техник всегда как сжатая пружина: один толчок, один сигнал, и она в действии.

В «готовности номер три» мы постоянно, что бы ни делали, где бы ни находились. В классе, общежитии, столовой. Находясь в «третьей готовности», мы слушаем лекции, проводим бюро и собрания. Но по сигналу «Тревога!» мы сразу бежим к самолетам, сразу готовимся к вылету. И можем пойти на взлет, так и не услышав команду: «Готовность номер один».

Слышу доклад Иванова:

— Звено в готовности…

И вслед за ним доклад Бондаренко:

— Вижу бомбардировщиков!.. Звенья собираются в группу, курс девяносто.

Значит, немцы взлетели с двух-трех аэродромов, наметили точку сбора и вот собираются. Бить их надо немедленно, пока они разобщены, пока не наладили огневое взаимодействие между звеньями, пока еще не пришли истребители, а они, конечно, придут. Хочется дать Бондаренко команду: «Бейте! Атакуйте!» Но я не имею на это права — летчики сейчас в распоряжении кого-то из старших, может, командира дивизии, а может, и корпуса. Впрочем, они уже получили такую команду…

— Понял, — передает Бондаренко, — иду в атаку.

Через секунду-другую он дублирует распоряжение командного пункта:

— «Заря»! поднимайте четверку из группы «Меч»! Это для нас. Минута, и одна за другой в небо уходят две пары: Иванов с Табаковым, Коротков с Деминым.

— Бей правую группу! Я атакую ведущих!..

Молодец, Бондаренко! Правильно мыслит. Сам решил ударить головное звено, пару Коровушкина направил на тех, что идут на сближение с флагманом.

Пока Иванов не связался с командным пунктом дивизии, передаю по радио:

— Поспеши! Прикрой Бондаренко. Сейчас должны подойти «мессера».

— Вас понял, — говорит Иванов.

— Бей его! Бей! — кричит Бондаренко.

— Слышишь? — спрашиваю Иванова. Слышит, но пока никого не видит. Кто-то кричит: «Истребители!» Кто-то успокаивает: «Наши с востока». И опять: «Истребители! „Мессера“!»

Хуже нет ждать на земле в такую минуту. Почему я не там? Не в бою? Хотел бы, очень хотел. Но приказ есть приказ: «Сиди пока, командуй!» Вот и сижу. Вернее, стою. А если точнее — не нахожу себе места. Беру микрофон и не командую, а прошу, умоляю:

— Иванов, поспеши!

Спешит, всех слышит, но пока никого не видит: в воздухе дымка. Но вот сообщает Иван Табаков, из звена Иванова:

— Истребители! Впереди, справа, выше.

— Вижу! — отвечает ведущий. — Идем в высоту! Молодец, Табаков, глазастый. Правильно решил.

Иванов: пока противник тебя не увидел, запасись высотой. Есть высота — есть скорость. Есть скорость — есть и маневр. Скорость, маневр плюс огонь — это победа. Бей только сверху. После атаки — вверх. И опять сверху… Инициатива в твоих руках. Ты диктуешь волю противнику. Ты победитель.

Все идет хорошо. Звено Бондаренко бьет бомбовозов. Полагаю, успешно. Иначе Иванов пошел бы ему на помощь. А сейчас у него на прицеле «худые», как иногда называют Ме-109 за тонкий и хищный профиль фюзеляжа.

— Смотри! Смотри! С дымом идут…

«С дымом» — значит на полном газу, на полных оборотах мотора. Это значит, что группа Ме-109, увидев звено Бондаренко, заспешила на помощь своим бомбовозам. «Не упусти, Василий, момент, бить надо вовремя, иначе…»

Это я мысленно, про себя, тороплю Иванова. Сейчас я должен молчать, потому что ему виднее, какова там обстановка, как и кого ударить.

— Командир! Сзади еще звено «мессеров», — предупреждает его Коротков, ведущий пары. — И низко.

— Не важно, — отвечает ему Иванов. — Врага не считают, а бьют. — Командует: — Атака!

И началось…

Все сразу смешалось: крики, команды, брань. То на самой высокой ноте, то с хрипом, будто из-под земли, то зло, то восторженно… «Федя! Бьем правую группу „худых“… Вместе! Вместе, тебе говорят!..» Федя — это Коротков. А приказ — Иванова. Значит, атакуют звеном. Жду результата атаки. Я узнаю его по возгласам. Обязательно кто-то не выдержит, чертыхнется со зла или поделится радостью…

— Горит! Горит! — надрывается Иван Табаков.

Понятно: сбили «худого». Вот и Иванов подтверждает: «Верно, горит». И сразу дает команду: «Прикрой! Я прижму вон того, желтоносого». Кажется, я слышу свист разрезаемых крыльями струй, слышу рокот моторов, дробный звук бортового оружия. А вот это уже не кажется, это действительность.

— Горит!..

А где сейчас летчики Зотова? Все еще спят? Хватит, пора подниматься. Пора сажать их в кабины. Кричу: «Матвей! Готовность номер один!» Слышу топот бегущих. Вовремя вспомнил о них: меня зовут к телефону, очевидно, прикажут кого-то поднять…

— Четверку из группы «Меч»! — говорит начальник штаба дивизии. Он раздражен, недоволен — почему по радио команду не приняли?

Знаю, разговор потребует времени — полковник Лобахин любит делать нравоучения. На секунду оторвавшись от трубки, говорю офицеру: «Звену Василевского — воздух!» И снова в трубку;

— Такую команду не получал, товарищ полковник.

— Слушать надо внимательнее…

Слушаю начальника штаба, одновременно гляжу в окно. Звено запустило моторы, вырулило из капониров, взлетает. А там, за линией фронта, кто-то кричит:

— «Худые» бегут! Удирают!

Кто-то ему отвечает: им сейчас не до «юнкерсов».

Говорю в телефонную трубку: «Я вас понял, товарищ полковник. Учту!» — «Всегда вы вот так, Якименко, — недовольно ворчит Лобахин, — „учту“, а сами всегда по-своему…»