Вильям Козлов - Тайна Мертвого озера

— Черт с ними, стреляйте! — скомандовал тот. — Всех, кроме хромого дьявола!

Трескучие автоматные очереди распороли притихший от ужаса лес, даже привычный ко всему оборштурмфюрер СС Рудольф Барк стирал со лба пот, — забавного зрелища не получилось. Партизаны не дали себя, как животных, потрошить…

Расстрелянных и убитых в бою по приказу Гривакова укладывали в лодку, там высокий и коротышка молча делали свое черное дело: разрезали трупам животы, накрепко привязывали к шее камни и выбрасывали из лодки. Когда они спровадили на дно последнюю партию трупов и вернулись на берег, то мало чем отличались от мясников с бойни. Ныряльщики достали со дна захлебнувшихся партизан и задушенного палача. Своего попробовали откачать, но тот так и не оклемался. Мертвое озеро теперь еще больше оправдывало свое мрачное название — оно из сине-зеленого стало багрово-черным.

Запачканную кровью форму и одежду партизан Гриваков приказал сжечь. Смрадный дым тянул прямо на Храмцова, глаза его заслезились, он тяжело, с хрипом дышал, из раны в голове сочилась на висок кровь, она стекала на плечо, одна брючина намокла от крови. Темные волосы слиплись.

— Вытащите кляп! — приказал Гриваков.

Каратели окружили командира партизанского отряда. Отплевавшись и облизав спекшиеся губы, он обвел врагов тяжелым взглядом, на виске вздулась извилистая синяя жила.

— Я полагаю, что Хромого Филина топить, как рядового партизана, было бы несправедливо, — издевательски заговорил Гриваков. — Ты достоин иной казни… — И он перевел взгляд на пылающий костер.

— Господин граф, распорядитесь? — подошли одетые в партизанскую одежду палачи.

— Фридрих, выдай ребятам по бутылке! — крикнул по-немецки шоферу Гриваков.

— Вы обещали за каждого…

— Остальное получите, когда вернемся, — сказал «граф».

— За мной коньяк, — прибавил Барк.

— И кто только родил тебя, бешеная собака! — глядя на Гривакова, хрипло сказал Храмцов.

— Мы тебе, Филин, подпалим крылышки… Устроим небольшое аутодафе, — улыбнулся Гриваков. — Ребята, облейте, лесную птичку из канистры и подожгите!

— За все ответишь перед народом, мразь! — выплюнул ему в лицо свои последние слова Храмцов. Больше он не произнес ни слова, и даже когда ревущее пламя сразу охватило его со всех сторон, враги не услышали ни звука…

Потом обгорелый труп командира утопили в озере. В лодке лежал последний, двадцать пятый округлый камень, на корме чернела заметно «похудевшая» бухта телефонного кабеля.

Уничтожив на берегу следы зверского преступления, каратели погрузили лодку в машину, развеяли хлопья пепла по кустам и укатили на базу. А через полмесяца Кузьма Лепков с холщовой котомкой за плечами и в разбитых кирзовых сапогах вместе с военнопленным, летчиком Игнатьевым, уже шагал по глухим проселкам под Резекне. Предупрежденные эсэсовцы организовали ему побег из эшелона, пришлось для достоверности выпустить и летчика, попавшего в облаву, что впоследствии очень пригодилось провокатору: Игнатьев после войны везде подтверждал, что бежал из теплушки вместе с Лепковым, вместе разыскивали прибалтийских партизан, вместе сражались против фашистов…

Связь «графа» с Лепковым прервалась в 1943 году. В 1968 году пасечник неожиданно получил письмо из Зеленого Бора, в котором было всего несколько строк, но эти строки произвели на Лепкова действие разорвавшейся бомбы: незнакомый человек передавал ему привет от Александра Ильича Гривакова — и больше ничего, если не считать того, что попросил срочно ответить на «до востребования», что передать его другу… Кузьма Данилович предпочитал видеть своего «друга» в гробу. Однако, поразмыслив, ответил на письмо и тоже передал привет Гривакову…

О страшной тайне Мертвого озера знали всего два человека, оставшиеся в живых, — Гриваков и Лепков, и эта проклятая тайна связывала их сильнее любых уз!

Но не за тем прибыл из Канады Гриваков, чтобы полюбоваться на Мертвое озеро и вспомнить о своих кровавых «подвигах»! Кроме этой тайны существовала и другая — вот она-то и привела его, считай, через сорок лет именно сюда.

Гриваков отыскал и ту сосну — свидетельницу гибели Храмцова. На толстом стволе не осталось никаких следов, впрочем, дерево тогда несильно и обгорело. Глядя на зеленоватую спокойную воду, Гриваков не думал о двадцати пяти трупах, покоящихся с камнями на илистом дне, от них, наверное, и костей не осталось… Все его мысли занимал небольшой алюминиевый термос, засунутый в продолговатую цинковую коробку с патронами… От того места, где был сожжен Храмцов, нужно прямо идти на луну, которая тогда ярко светила над двухголовой сосной… Луна ночью появится, а куда делась проклятая двухголовая сосна? Нет ее, «граф» несколько раз обошел озеро кругом, а того дерева так и не обнаружил.

— Коля, обед готов, — вывела Гривакова из глубокой задумчивости Лида. Полная моложавая блондинка приветливо смотрела на него светло-синими глазами.

В свои шестьдесят пять лет Гриваков выглядел совеем неплохо: высокий, с красивой сединой в густых темных волосах, загорелое лицо еще хранило следы былой красоты, морщины не очень избороздили его. «Граф» знал, что женщинам еще может нравиться…

С Лидой он познакомился в Зеленом Бору, когда снимал там комнату на улице Березовой. Узнав, что Васина в больнице, решил в ее даче не поселяться: начнут интересоваться знакомые, спрашивать, соболезновать, — соседи знали, что старуха неизлечимо больна.

Много лет назад сюда приезжал ее настоящий брат — Севастьянов, однако вряд ли кто в лицо его хорошо запомнил, а приятелей он тут, к счастью, не завел. Да и сходство между Севастьяновым и Гриваковым было очевидным. Гриваков от канадского приятеля знал, что сестра его близорука и страдает склерозом, однако зайти к ней в палату не решился: два раза приезжал в больницу, подолгу бродил по белым коридорам, потом через кого-нибудь передавал Васиной апельсины и соки. Ближайшей соседке как-то невзначай обронил, что бывает у сестры по два раза на неделе…

Как-то проходя по улице, Гриваков увидел у машины довольно интересную женщину. Правда, занималась она не совсем женским делом: ковыряла отверткой в моторе «Жигулей», капот которых был поднят. Разве мог пройти «граф» мимо? Слово за слово, и вскоре отвертка очутилась в его руках, а двигатель, который барахлил на холостом ходу, заработал как часы. Ну как такого милого степенного человека и ко всему отличного автомеханика не пригласить на чашку кофе? Пожалуй, и то, что он как бы между прочим обронил, — мол, в машинах с детства разбирается и всю свою жизнь сам их ремонтировал, — сыграло немаловажную роль в дальнейших отношениях. Не прошло и недели, как Николай Семенович Севастьянов стал своим человеком в доме Лидии Андреевны Спириной. У нее год назад скончался от инфаркта муж. Столько лет ждали очереди на машину, и вот только пригнали из магазина домой, еще и не обкатали как следует — и такое несчастье… Лидия Андреевна только что закончила курсы автолюбителей, получила права, но совершать далекие поездки она не решалась. Новый знакомый любезно предложил ей свои услуги. В Монреале вместе с паспортом он позаимствовал и водительские права Севастьянова. Они несколько раз побывали в Ленинграде, походили по магазинам, заглянули в Русский музей, как-то на субботу и воскресенье махнули в Выборг, там Лида купила белый шерстяной свитер. Заметив ее большой интерес к заграничным вещам, Николай Семенович на день рождения преподнес ей флакон настоящих французских духов, захваченных из Монреаля вместе с двумя блоками «Мальборо», чем окончательно покорил чувствительное сердце вдовушки…