Вильям Козлов - Тайна Мертвого озера

— Все это, Павел Петрович, и предстоит вам на месте выяснить, — подвел итог сообщению подполковника генерал, обращаясь к худощавому мужчине, которому можно было от силы дать лет тридцать.

— У тебя отпуск, кажется, в сентябре? — взглянул на капитана Рожков.

— Так точно, с пятнадцатого сентября, Николай Евгеньевич.

— Павел Петрович — заядлый охотник, — ввернул подполковник. — А в сентябре открывается сезон.

— Где охотитесь? — заинтересовался генерал. В прошлом он и сам любил на досуге побродить по лесам с ружьем.

— На Карельском перешейке, товарищ генерал, — ответил Шорохов.

— С собакой?

— У меня сеттер, товарищ генерал. Поднимает куропаток, рябчика.

— Мелкая дичь, — усмехнулся генерал. — Придется вам теперь, Павел Петрович, поохотиться на крупного зверя. Я даже не знаю, с кем его, Гривакова, и сравнить. Волк и тот обидится на такое сравнение.

— На волка я ходил, — сказал Шорохов.

— Не думайте, капитан, что задание из простых, — посерьезнев, сказал генерал. — У вас есть ко мне вопросы?

— Есть, товарищ генерал, — сказал капитан. — Почему все-таки Гриваков надумал «породниться» именно с графом Потемкиным, а, скажем, не с князем Долгоруким или Волконским?

— Бедные аристократы прошлых веков, наверное, перевернулись бы в гробах, узнав, какие объявились у них в сороковых — пятидесятых годах нашего столетия кровавые родственнички! — рассмеялся генерал. — Вы что же, думаете, в этом есть какой-то тайный смысл?

— Гриваков явно тяготел к петербургской знати, — без улыбки заметил Шорохов. — И еще один вопрос, товарищ генерал. Вы рассказывали про командира партизанского отряда… Почему его прозвали Хромым Филином? Он был хромой?

— Хромым Филином его прозвали враги, в народе же уважительно величали Филином. Филин — птица умная, осторожная и наводит страх на пернатых, — ответил генерал, — В тех же краях партизанил совсем молодой старший лейтенант — танкист Краснов, а прозвище у него было Дед… Храмцов был ранен в ногу; когда я последний раз виделся с ним на Псковщине, он немного хромал.

— Ты ведь родом из тех мест? — обратился к Шорохову Николай Евгеньевич Рожков. — Чего бы тебе не отдохнуть у дальних родственников? Не и сентябре, а прямо сейчас?

— Отдохнуть? — впервые улыбнулся капитан.

Лежа на лужайке, Павел Петрович Шорохов смотрел на проплывающие в ослепительно голубом небе пышные кучевые облака. У покосившейся изгороди негромко кудахтали куры, пчелы перелетали с цветка на цветок, их ровный гул не мешал размышлять. Нежный звон кружащихся высоко в небе ласточек серебристым дождиком просыпался над деревней. Приятно было вот так лежать в траве за двести километров от дома и смотреть на небо — такого никогда в городе не увидишь. Странно, но почему-то в городе на небо и не смотришь — все больше на часы…

Середина июля, самый разгар лета. Уже четыре дня здесь Павел Петрович, а еще ни разу не было дождя. Вчера вечером где-то вдалеке прогрохотал гром, потянуло прохладой, но туча обошла деревню стороной. Каждый день Шорохов набирает ведром из колодца воду в ржавую железную бочку, а к вечеру, когда она согреется, поливает грядки. И эта работа ему нравится. Переколол все дрова, у забора сложил в ровную поленницу, в субботу будет первый раз сам баню топить. Вон она стоит у спрятавшейся в камышах неширокой речушки. Чуть поодаль чернеют на песчаном берегу две деревянные лодки. Бабка Дарья удивляется: чего это ее родственник — кажется, он приходится ей внучатым племянником — не рыбачит? Но Павла Петровича не тянет на речку, вот на охоту он бы с удовольствием сходил. У бревенчатого сеновала притулился его старый «Москвич», сверху от солнца накрыт куском добела выгоревшего брезента. По утрам, пока не выскочит из сеновала на лужайку и не начнет энергично делать зарядку, по брезенту и соломенной крыше сеновала неторопливо разгуливают сороки и вороны. Их острые коготки царапают солому, первое время он просыпался от этого непривычного шороха, потом привык.

Генерал прав: задание оказалось не таким простым, как могло показаться с первого взгляда, — уйму времени Шорохов убил на анализ материалов, разоблачающих карателей, действовавших на временно оккупированных территориях Ленинградской, Псковской, Новгородской областей и в Прибалтике. Теперь Павел Петрович имел полное представление о ГФП. Подразделения тайной полевой полиции были полицейским исполнительным органом военной контрразведки в действующей армии вблизи от линии фронта. Начальником ГФП, где командовал взводом фельдфебель Гриваков, являлся оберштурмфюрер СС Рудольф Барк. Обычно подразделения ГФП состояли из десяти-одиннадцати взводов и эскадронов, в каждом взводе — двадцать восемь — тридцать человек, в отделениях — десять — двенадцать. Отделениями командовали унтер-офицеры, взводами — фельдфебели. Предателей учили ремеслу убийц, вешателей, палачей. Изучали они самое различное советское и немецкое оружие, натаскивались для совершения диверсионных актов, провокаций. Каратели, выполнявшие полицейские функции, носили немецкую форму со знаками отличия. Гриваков всегда щеголял в офицерском мундире. Те же, кто выслеживал партизан и сочувствующих советскому строю, носили гражданскую одежду или военную форму бойцов и моряков Красной Армии. Фашисты всячески поощряли бандитскую деятельность карателей, отдавали на разграбление деревни, поселки, а поводы, чтобы обвинить ни в чем не повинных мирных жителей в сочувствии партизанам, ничего не стоило найти или придумать…

Многих изменников Родины отыскали и вывели на чистую воду чекисты, но вот еще и через сорок лет нет-нет и снова всплывет очередное дело бывшего карателя…

Несколько раз Шорохов выезжал в районный центр, где дал кое-какие поручения по сбору нужных для него сведений двум сотрудникам райотдела КГБ. Договорился, как поддерживать с ним постоянную связь.

Бабка Дарья только удивлялась: приехал родственничек в такую даль отдохнуть, а сам мотается по пыльным дорогам туда-сюда… Вот они, городские, и в отпуске им не сидится на месте.

Хотя капитан Шорохов и выглядит молодо, на самом деле ему двадцать девять лет, он женат и имеет двух детей. Ему не пришлось ничего и выдумывать: бабка Дарья ничуть не удивилась, когда его «Москвич» остановился возле калитки ее старого дома, сразу признала в нем родственника, как она выразилась, по «шороховскому носопету». Павел Петрович привез бабке продуктов; холодильника у нее в избе не было, зато имелся просторный и холодный в любую погоду подпол. Там у нее хранилось все, что она заготавливала с огорода и приносила из леса. Таких соленых груздей, которые бабка выставила в первый же вечер его приезда, он еще не пробовал!