Вячеслав Миронов - Я был на этой войне (Чечня-95)

— По радио сообщили, что со стороны духов прорвался БТР и уже разгромил два блок-поста. Они думали, что это мы. Хорошо, что старшина успел запустить осветительную ракету, а то бы расхреначили нас к чертям собачим.

— Значит не судьба! Рано еще. Сан Саныч сказал, что это предупреждение за мое плохое поведение. Если бы вы, козлы, эту пристипому не отпустили, то не торчали бы мы сейчас тут, а водку на КП жрали и дырки под ордена крутили. Тьфу!

— Ты прав, Славка, не судьба. А за бабу эту прости. Кто же знал, что она шпионка. Если бы комбат карту сразу передал, то тогда все было бы ясно. Не переживай, мы их тут еще много отловим. Не раскисай, главное, что живой.

— Домой только не сообщай.

— Я что, Слава, идиот! Все будет хорошо! Страховку получишь.

— Видик куплю, а то мне получки не хватало никогда, а теперь точно хватит.

— Мне, что ли, голову подставить, чтобы денег на видик хватило.

— Высунь голову через пару кварталов, что-нибудь да прилетит. Ну, его на хрен, Юра, такие деньги. Похоже, что подъезжаем?

— Через блок-посты проезжаем, что перед Северным, — Юра смотрел в триплекс, что на борту.

Подъехали к госпиталю, который размещался в аэропорту. Все знакомо. Было уже около двух часов ночи. Меня тут же взяли под свое внимание две прелестные, чудесные, обаятельные, красивые медсестры. И несмотря на поздний час, пробитый череп, головокружение, я был почти влюблен в них. Я поедал их глазами, вдыхал их запах. Когда, несколько часов назад, я видел перед собой Хаву, тоже в какой-то мере симпатичную женщину, то не испытывал таких чувств, как сейчас. Казалось, что я попал в рай.

Пока одна записывала мои данные и заполняла необходимые формы, другая делала мне какие-то уколы. Понятно, когда ставят подкожник от столбняка, но про остальные я ничего раньше не слышал. Однако я был готов их терпеть. Морщась от боли, я старался быть остроумным, зубоскалил, рассказывал какие-то анекдоты. Девчонки хохотали. Пришел какой-то молодой доктор, послушал, посмеялся и, когда медсестры закончили работу, взял меня и повел в темный кабинет. Там сделали несколько рентгеновских снимков головы и ноги. Затем привели в другой кабинет, засунули голову в тиски огромного аппарата и что-то смотрели на мониторе. Это продолжалось подозрительно долго, потом принесли мои рентгеновские снимки. Двое молодых парней о чем-то долго шушукались. Это мне начинало не нравиться:

— Мужики! Что там у меня? Что-то серьезное, или нет? Скажите правду, — свою гранату я переложил в куртку, оставив бушлат в приемном покое.

— Не знаем. Тут может быть трещина, а может это вена у тебя проходит.

— Мужики, это вена проходит: когда попало, то крови было много. Не сомневайтесь — это вена.

— Не знаем. Надо посмотреть.

— Я вам посмотрю. Туристы нашлись. Ставлю пару бутылок хорошего коньяка, что там вена, и вы смотреть не будете. Годится?

— По-моему тоже вена, не похоже на трещину, — и что-то еще на тарабарском латинском языке произнес один из докторов.

— Хорошо, мы тебе швы наложим, но завтра первым же бортом улетишь в госпиталь.

— В какой?

— Не знаем. Откуда борт придет. Ты легкораненый, поэтому, скорее всего, либо в Ростов, либо в Новгород. Пошли лоб шить.

— Спасибо, мужики!

Я встал и пошел за доктором в процедурный кабинет. Положили на операционный стол. Врач помыл руки, надел маску, ему ассистировала молодая медсестра. По выбившемуся из под шапочки локону я определил, что она блондинка. Ее прекрасные голубые глаза насмешливо смотрели на меня.

Какой тут умирать, когда такие прекрасные глаза озорно смотрят на тебя. Я неотрывно смотрел в эти два бездонных голубых озера. Я не видел ее лица, но по очертаниям маски рисовал его прекрасным. Эх, жаль, что женат, а то ведь уже почти влюбился в эту красавицу.

В очередной раз у меня сняли повязку с головы, опять пошла кровь, видимо точно вену перебило. Поставили укол, и начали что-то лишнее отрезать, потом зашивать.

— Нитки-то хоть саморассасывающиеся? — поинтересовался я.

— Нет, мужик, такие у нас на второй день войны закончились. Что есть, тем и шьем.

— А сейчас, что у вас есть?

— Нитки черные, десятый номер.

— В казарме солдаты этими нитками пришивают пуговицы и прочее!

— Вот-вот. Мы у старшин спирт на них и меняем.

— Дурдом.

— Согласен на все сто. Сейчас потерпи, вырежем у тебя кусочек поврежденных тканей.

— Так в медроте уже вырезали!

— Еще кое-что надо подправить.

— Череп не повреди!

— Если он у тебя осколок поймал и выдержал, то скальпель и подавно, — опять противно захрустело, этот мерзкий звук заполнил весь череп.

— Вы нитки-то хоть проспиртовали, — морщась от боли, но крепясь перед очаровательной блондинкой, поинтересовался я.

— Проспиртовали.

— И то уже хорошо. А то думал, как все в армии, на авось.

— Всякое бывало, когда на передовой оперировали, приходилось и простыми нитками шить.

— И живы?

— Живы, — успокоил он меня.

— Ну и слава богу.

— Капитан, ты бы не дышал на меня, — попросил меня врач.

— Не понял?

— Перегар от тебя — лошадь свалит.

— Коллеги после ранения подлечили.

— Молчи, а то я свалюсь. Носом дыши.

— Я засопел.

— Тише дыши, а то все равно пахнет. Потерпи, сейчас заканчиваю, через минуту… Все. Готово. Иди в палату, до утра перекантуешься. Я тебя уже в полетный лист занес, полетишь на родину. Твоя война закончилась.

— Спасибо. Огромное спасибо.

Пошатываясь, я вышел на свежий воздух. Похлопал по карманам, сигареты остались в бушлате. Вернулся в госпиталь, в приемном покое забрал бушлат. Снова вышел на улицу и закурил. То ли от лекарств, то ли от долгого некурения, голова закружилась. Юра уже уехал. Медленно, как позволяло здоровье, поплелся в сторону аэропорта. Меня в темноте окликнул часовой:

— Стой! Пароль минус один!

— Пошел на хрен.

— Я тебе пойду сейчас.

— Заткнись и вызови коменданта аэропорта.

— Сейчас.

Минут через десять появился заспанный Сашка:

— Кто коменданта спрашивал?

— Я, Саша. Миронов моя фамилия.

— Слава, ты?

— Я, брат, я.

— Здорово, старый черт! Что с тобой, Слава?

— Ничего страшного, зацепило осколком, череп цел.

— Пойдем, я врачей всех знаю, они посмотрят тебя как следует.

— Саша, они меня уже смотрели. Скажи лучше, во сколько самолет за ранеными?

— Часов в двенадцать обычно. Там забирают — и в Ростов. На сортировку, а оттуда уже по России. Все, отвоевался?

— Хрен тебе. Отвоевался. Скажешь же такое! Во сколько транспорт пойдет на Ханкалу.

— Не знаю. С вечера не планировал. А зачем тебе? Удрать хочешь?

— Быстро соображаешь. Сообрази часиков в восемь что-нибудь ко мне в бригаду. А если не получится, то хотя бы до Ханкалы. Сделаешь?