Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)

— Разрешите мне вторично стрелять в Даргеля! — настаивал он.

— Успокойтесь, Николай Иванович! Ошибка не так уж значительна. Вы знаете, кто такой Гель и зачем он сюда приехал!

Мы принялись читать все газеты, какие принесли Куликов и Галузо. Все они выражали глубочайшую «скорбь» по поводу смерти имперского советника финансов. В сообщении об этой смерти, между прочим, говорилось, что хотя убийца и был в форме немецкого офицера, но властям доподлинно известно, кто он.

Мы поняли, что гитлеровцы «напали на след». Поняли — и обрадовались. Мы боялись, как бы не остался незамеченным «оброненный» Кузнецовым бумажник.

Бумажник этот имел свою небольшую историю.

В одной из стычек с бандой националистов к нам в плен попал один из эмиссаров Степана Бандеры, прибывший из Берлина. Он рассказал, что в гестапо недовольны украинскими националистами, которые перепуганы разросшимся партизанским движением и не только не ведут с ним борьбы, но попрятались под крылышко крупных немецких гарнизонов.

— Гестапо приказало немедленно бросить все наши силы на борьбу с партизанами, — показал пленный. — Я прибыл сюда по личному приказанию атамана Бандеры.

У него-то, у этого эмиссара, и был нами взят бумажник — новенький, хорошей кожи, с клеймом берлинской фирмы. Содержимое бумажника полностью подтверждало показания пленного: паспорт с визой на право въезда на территорию Западной Украины; членский билет берлинской организации украинских националистов и директива за подписью «руководства», требовавшая немедленно обратить все силы на поголовное истребление советских партизан…

Мы начали с того, что пополнили бумажник. Мы положили в него примерно то, что обыкновенно находили у каждого взятого в плен или убитого в бою националиста: десятка полтора рейхсмарок, столько же американских долларов, купюру в пять фунтов стерлингов, советские деньги. Положили также несколько коронок от зубов. Расстреливая мирных людей, националисты вырывали у своих жертв эти «ценности» и прятали по бумажникам и карманам; одними золотыми коронками мы набрали у бандеровцев, мельниковцев и бульбашей несколько килограммов золота.

Бумажник был наполнен. В последний момент, стараясь предусмотреть все, чтобы гитлеровцы этот фокус приняли за чистую монету, мы прибавили к содержимому бумажника три золотые десятки царской чеканки.

Что же касается директивы, то ее мы заменили новой, написанной тем же почерком и гласившей:

«Дорогой друже! Мы очень удивлены, что ты до сих пор не выполнил нашего поручения. Немцы войну проиграли, это ясно теперь всем. Нам надо срочно переориентироваться, а мы скомпрометированы связью с гитлеровцами. Батько не сомневается, что задание будет тобой выполнено в самое ближайшее время. Эта акция послужит сигналом для дальнейших действий против швабов». Следовала неразборчивая подпись.

Просматривая газеты, мы убедились, что бумажник свою роль сыграл.

На похоронах Геля в своей надгробной речи правительственный президент Даргель гневно обрушился на «господ атаманов», упрекая их в неблагодарности по отношению к Германии, которая их кормит, одевает и дает средства на борьбу с большевиками.

Стало известно также, что в Ровно по подозрению в убийстве Геля арестовано и расстреляно 38 виднейших украинско-немецких националистов, в том числе 13 работников так называемого «всеукраинского гестапо»; был арестован редактор газеты «Волынь», издававшейся на украинском языке под диктовку гитлеровцев, и некоторые другие «деятели». Аресты не ограничились только Ровно.

Подобные вести не могли не вызывать в нас чувства удовлетворения. Но они не приносили облегчения Кузнецову.

— Как это со мной случилось? — продолжал он возмущаться. — Неужели надо и впрямь фамилию спрашивать?

— Какая, в сущности, разница — Даргель или Гель? — успокаивали мы Николая Ивановича.

К тому времени мы знали из газет, что Гель видный фашист, что в национал-социалистской партии он с 1926 года, что сам фюрер прислал ему на могилу свою высшую награду — Рыцарский крест.

Было, однако, серьезное обстоятельство, в равной степени тревожившее всех нас. Об убийстве Даргеля в тот же день, по докладу Кузнецову, было сообщено в Москву. Хорошо, что у товарищей в Москве оказались не такие горячие головы, как у нас в лесу, и они до проверки не стали информировать Главное командование. Но так или иначе мы оказались в смешном положении, да и в большом долгу перед командованием.

И Кузнецову было разрешено совершить покушение вторично.

Всю ночь шла работа над серым «опелем» ровенского гебитскомиссара. Машину перекрашивали в черный цвет, поставили другой номер, снабдили новыми документами.

И тридцатого сентября на том же месте, где и прежде, Кузнецов метнул гранату в Даргеля и его адъютанта. Оба фашиста упали. Небольшой осколок гранаты попал в левую руку Николая Ивановича. Это не помешало ему быстро сесть в машину.

На этот раз опасность была большая. Недалеко от места взрыва стояла немецкая дежурная машина типа «пикап». Струтинскому пришлось проехать мимо нее. Гестаповцы метнулись к «пикапу», но замешкался шофер. Насмерть перепуганный, он никак не мог завести мотор. Когда же наконец «пикап» тронулся с места, черный «опель» был уже далеко.

Началась погоня.

На окраине города Кузнецов увидел гнавшийся за ними «пикап» с гестаповцами. Впереди, метрах в ста, был виден такой же черного цвета «опель», как у Кузнецова, идущий в том же направлении.

— Сворачивай влево! — крикнул Кузнецов Струтинскому.

Струтинский так круто повернул машину, что она чуть не опрокинулась. Переулком они влетели на параллельную улицу и помчались уже в обратном направлении — прямо к лесу.

Гестаповцы продолжали гнаться за «опелем». За городом, на шоссе, они открыли по нему огонь. Пуля попала в покрышку, и «опель» на полном ходу занесло в кювет. Из машины гестаповцы вытащили полуживого от страха немецкого майора, избили его, связали и увезли в гестапо. Кузнецов и Струтинский благополучно прибыли на «зеленый маяк», а оттуда — в лагерь.

Весь вечер в штабном чуме не прекращался оживленный разговор. Кузнецов и Струтинский возбужденно рассказывали о том, как они убили Даргеля и его адъютанта, как оказавшийся впереди похожий на их машину «опель» помог им улизнуть из-под носа карателей. Их возбуждение передалось и нам, штабным работникам. Мы переспрашивали, стараясь вникнуть во все подробности совершенного акта возмездия. Так и не ложились спать — проговорили до утра. А наутро пришел Коля Маленький, усталый, измученный, весь в пыли. Он принес письмо от Вали. Оказывается, вопреки всем инструкциям Валя не усидела у себя в экспедиции и из подъезда рейхскомиссариата наблюдала картину покушения. На этот раз Кузнецов не ошибся: перед ним был действительно Даргель.