Сергей Скрипник - Смерть в рассрочку

— Брось, Дмитриевич, — пьяно махнул рукой обычно застенчивый Слава Весуев.

— Что вы все об одном и том же, надоело. Пусть лучше старшой, — кивнул он на Марьясина, — из их истории что-нибудь расскажет.

— Мало ты еще видал, паренек, — укоризненно проговорил Мелентьев. — Да больно уж ловко со своим пулеметом «духов» в рай отправляешь. Ладно, пей да слушай.

— Вот тебе из их истории, Слава, — откликнулся Михаил. — Слышал, наверное, фразу: «Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед — пророк его»?

— Слыхал, — кивнул Весуев.

— Так вот, насчет Аллаха не скажу, а Мухаммед — действительно историческая личность. Французы переиначили его в Магомеда. Жил он с 570 по 632 годы, учти — нашей эры. И поскольку он основатель новой религии, то это религия самая молодая и по количеству верующих самая популярная в мире. Мухаммед умнейший был мужик. Но редкостный пройдоха, блестящий демагог и откровенный разбойник. Можно сказать, пророк с большой дороги! Не счесть, сколько на его совести жизней соотечественников, не разделявших его высосанных из «вещих» снов убеждений — смеси дикости и властолюбия. Как только надо чего-нибудь добиться от верующих, он во сне «беседует» с Аллахом и, проснувшись, сообщает его волю как приказ. Кстати, в основу Корана как раз и положены байки Мухаммеда о наставлениях, полученных якобы от Аллаха. Между прочим, в год смерти у пророка было девять жен.

— Неплохо устроился, — рассмеялся Гамов. — Могучий, видать был мужик. Но ну его к Аллаху. Давайте, ребята, лучше о бабах. Без этого какая выпивка! А ее у нас, слава Аллаху и Дмитриевичу сегодня хватает.

Застолье продолжалось. Пили уже без общих тостов, кто за что и сколько хотел. Молодежь преимущественно болтала о женщинах, похваляясь придуманными победами. Офицеры и старший прапорщик Мелентьев на правах старшего по возрасту составили обособленную компанию. Здесь сейчас шел разговор, который вестись мог лишь в подпитии и среди своих, да и то был небезопасен.

— Я честно не понимаю, за что они так упорно воюют, — хоть и заплетающимся языком, но еще весьма связно излагал свои невинные мысли юный Юрий Антонович Черных. — Живут в такой бедности, что смотреть жалко. Прозябают в дикости, грязи, невежестве. Ходят в рубищах, побираются, голодают. И за эту жизнь идти на смерть? А ведь мы не завоевателями пришли к ним, не захватчиками. Мы пришли помочь им наладить нормальную человеческую жизнь.

— Нормальную жизнь нам бы и у себя наладить не мешало, — с улыбкой заметил Кондратюк. — То, что наши люди никогда не жили в достатке, почему-то всегда считалось объективной неизбежностью. И в песне поется: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Будто родина — это кто-то другой, а не мы сами.

— Хорошо сказано, Васильевич, — заметил Мелентьев. — Ну, а зачем мы пришли сюда, с этим надо бы еще разобраться. Раз народ против нас, стало быть, мы здесь затем, чтобы защищать власть этих Кармалей.

— Которые умеют только помыкать людьми, а не управлять государством, — отстраненно подхватил Кондратюк.

— А у нас разве не так? — с прищуром глядя на лейтенанта Черных, поинтересовался Михаил.

— Ты бы поосторожнее, старшой, — предупредил Мелентьев.

— Ничего, Дмитриевич, Аллах не выдаст — свинья не съест.

— Аллах-то не выдаст. Зачем ему? — откинувшись на постели и пуская в потолок сигаретный дым, задумчиво произнес Кондратюк. — А вот Юрий Антонович донести может.

Еще до отъезда в Москву они с Мелентьевым перебрали каждого члена группы и пришли к выводу: скорее всего, доносит обо всем, что делается в их небольшом коллективе, Черных. Они знали, что время от времени с каждым беседует представитель разведуправления и каждый в силу специфики службы обязан откровенно отвечать на все вопросы. И, тем не менее, решили, что постоянно посылает рапорты именно лейтенант. Судя по тому, что именно к лейтенанту обратился со своим провокационным вопросом старший лейтенант Марьясин, он пришел к такому же заключению.

— Да что ты на самом-то деле, командир! — вскинулся оскорбленный Юрий. — Я не доношу, а докладываю, как требуют от каждого. И докладываю о том, что мы делаем, а не о том, кто что думает.

— Ладно, Юрий Антонович, доложишь, хрен с тобой, — разгорячась, заговорил Марьясин. — Но о чем будешь докладывать? О том, что я против советской власти? Так это чушь. Я не против советской власти. Я против тех, кто, осуществляя эту власть, исказил ее до наоборот. Я против тех, кто из социализма сделал частное охотничье угодье вместо общественного заповедника. Я против того, чтобы, в общем-то, относительно приличный дом терпимости, в котором мы жили, превращали в грязный, заплеванный бардак. А теперь о твоем непонимании того, за что дерутся моджахеды, — продолжал Марьясин. — Вот скажи мне, Юра, за что русский мужик воевал против французов в 1812 году? За сохранение крепостного права, то есть за рабство, которое, кстати, Наполеон намеревался отменить? За двадцать пять лет жестокой солдатчины? За Родину, которая отказывалась признать в нем человека и обрекала на беспросветно убогую, скотскую, первобытную жизнь?

— Так что, по-твоему, надо было отдать страну захватчикам? — возмутился Юрий. — Лапки кверху, и на милость победителя?

— Почему бы и нет?.. Понятно, супостаты, завоеватели, оккупанты. А если на самом деле — с позиций мужика оно так и должно быть: спасители, освободители? Россия триста лет терпела татар. Ради свободы народа год-другой могла бы потерпеть и французов. Дело стоило того. Вот за свободу потом не жалко было бы и жизни положить. Кто-то очень правильно сказал: за всеми неудачными войнами, которые вела Россия, следовали демократические преобразования, а за всеми победоносными — укрепление существующего порядка.

— Значит, патриотизм народа тогда оказался сильнее, — победно заявил лейтенант.

— Сильнее желания свободы? А может, сильнее оказалась глупость народа?

— Ну, ты даешь, Миша! — возмутился и огорчился за народ Черных.

— Да, интересная это штука, патриотизм, — удивленно глядя на Марьясина проговорил Петр Дмитриевич. — Может, объяснишь, что это такое, Михаил? Ты ведь у нас все знаешь и понимаешь. И, — он смущенно покрутил головой, — с войной против французов ты, по-моему, что-то намудрил. Никогда бы такое не пришло в голову.

— Ну, намудрил или не намудрил, думай сам. Я только высказал свое мнение, — ответил Марьясин. — Что касается того, что я все знаю, то ты глубоко ошибаешься. Всего не знает даже командир, хоть он у нас и юрист, — улыбнулся Михаил. — И объяснять, что такое патриотизм, не берусь. Но знаю, что это могучая движущая сила. Знаю также, что мы с тобой в 1812 году все равно поднялись бы против супостата. А еще мне врезалась в память фраза какого-то, видно, очень умного человека: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Негодяи, надо понимать, это те, кто использует патриотизм людей в своих шкурных интересах. Предлагаю выпить за этого умницу.