Виктор Бороздин - И опять мы в небе

Ох уж эта Титина! Удивительно, как свято верил Нобиле в инстинкт и чутье своей собачонки. Он, и садясь в корабль, первой пускал ее, и входил в гондолу лишь после того, как Титина вскарабкается туда по трапу. Если же она не желала лезть, крутилась возле гондолы и всячески увиливала, он даже отменял полет. Он говорил: «Если бы я послушался Титину тогда, в Кингсбее, не было бы того несчастья…»

А на корабле от этой неугомонной собачонки никому не было покоя. В течение всего полета она шныряла по тесной гондоле, лезла под ноги, мешала работать.

Как-то Миша Никитин перед отлетом возился с масляными фильтрами, протирал, очищал их. А Титина тут как тут – лезет, нюхает, фыркает от неудовольствия…

– Топай, топай отсюда, – внушал он ей.

Только прогнал, а она вынырнула с другой стороны, маленькая, настырная, поблескивает золотым зубом, словно подсмеивается. А потом хвать лапой, и смахнула все фильтры на пол.

– Ну, погоди, я тебя проучу! – не выдержал Миша. – Митя, встань, загороди, чтобы никто не видел, – попросил он Матюнина.

И когда тот, заговорщицки усмехнувшись, загородил его собой, схватил собачонку за шиворот, сунул в мешок и отнес в кладовку.

– Посидишь весь полет, может, поумнеешь.

Но не тут-то было. Нобиле сразу же хватился своей любимицы. Заволновался, стал искать.

– Где Титина?

– Нет Титины.

– Пока не найдется, не вылетим.

Пришлось вытряхнуть торжествующе залаявшую собачонку из мешка. Только после этого корабль пошел в воздух.

…Проработав в Долгопрудном около пяти лет, Нобиле возвратился на родину. К тому времени на дирижабельной верфи уже были заложены новые корабли еще большей мощности по проектам советских конструкторов – ДП-16, ДП-9 (дирижабль полужесткий) емкостью 28 тысяч кубометров.

«…Пребывание в России принадлежит к счастливейшим периодам моей достаточно трудной жизни», – сказал позже о своей жизни и работе в нашей стране Умберто Нобиле.

…Плотно застегивая комбинезон и шлем, в рубку вошел Устинович. Окинул взглядом открывшийся перед ними широкий обзор. Солнце еще не село, лишь впереди, у горизонта, сгущались темные краски. Земля была видна хорошо. Сплошные облака немного приподнялись, дав кораблю какой-то простор.

– Иду на хребет, – сказал он штурвальным.

Те согласно кивнули. Значит, будут особо следить за ровностью хода корабля, не давать ему вскидываться.

Поднявшись в киль, Устинович прошел на нос корабля. В мягком свете плафона слегка поблескивало нержавеющей сталью ажурное переплетение носового усиления оболочки. В колодец между газовым отсеком и носовым усилением уходила вверх веревочная лестница. Перехватывая дюралевые перекладины, Устинович полез по ней. Он лез на самый купол летящего дирижабля. Этого требовала его работа корабельного инженера.

Добравшись до верха, открыл люк в оболочке, высунул наружу голову, плечи, привыкая к упругости ветра, который ударил его в затылок. Перед ним простирался покрытый снежной коркой хребет корабля, он мерно покачивался, опускался в глубину, снова всплывал, как огромная океанская рыба. По хребту, вдоль всей оболочки тянулся пеньковый канат, сейчас он был облеплен жестким снегом.

Устинович нащупал с боку лесенки мешочек с песком, взял его и, схватившись за канат, вскарабкался на оболочку. Постоял немного, входя в ритм движения корабля, и, слегка наклонясь, приноравливаясь к бьющему в спину ветру, пошел, пружинисто ступая. Снег звонко захрустел под ногами. Снежные корочки, разламываясь, с шуршанием заскользили по пологим бокам, сначала медленно, потом все ускоряя бег, пока где-то на крутизне не срывались стремительно в пустоту. Володя видел перед собой далеко уходящий к корме хребет корабля и каким-то вторым, боковым зрением эти скользящие кусочки снега, пустоту с обеих сторон, далекие контуры горизонта…

Он шагнул в сторону от каната, нагнулся, очистил от неподатливого снега небольшое углубление – колодец, где находился клапан, – послушал, не свистит ли, вырываясь сквозь щелку, газ. И, убедившись, что не свистит, все же постучал легонько мешочком с песком по клапану, чтобы предупредить образование малейшей щелочки.

Вернулся к канату. Пошел дальше, просматривая целость перкаля. По всей длине оболочки В-6 расположено десять клапанов. Кроме носового и кормового, они стоят попарно.

Газовые клапаны, пожалуй, самое уязвимое место в конструкции дирижабля. Большие встряски корабля, треплющий его ветер беспрестанно влияют на них, нарушая герметичность. Как знать, может, именно из-за, них произошла катастрофа с дирижаблем «Италия»?.. Конструкторы немало поломали над ними головы и в конце концов сконструировали более надежные, автоматические. Их уже ставят на вновь строящихся кораблях. Но на этом корабле пока еще приходится, поднимаясь на хребет, заботливо ухаживать за постоянно требующими к себе внимания устройствами.

Устинович шагал по хребту этого почти «живого», лениво шевелящегося великана, настороженно следя за ним. Корабль вел себя дружелюбно, лишь иногда, как бы подразнивая, заваливался немного набок. Устинович осмотрел четвертый и пятый клапаны, шагнул к следующей паре. И вдруг его резко качнуло. Он увидел, как корма, вздыбливаясь, пошла на него горой. Вздыбились и метнулись в сторону облака. Реакция у него сработала мгновенно, он кинулся грудью на канат, вклеивая тело в оболочку, схватил канат руками, а ноги, отыскивая упор, скользили, не находя его. Нет, не зря он был все время настороже! Хребет дирижабля не палуба морского корабля. Там есть леера (перила), а здесь, кроме лежащего на хребте каната, ничего…

Корма остановилась на мгновение, плавно повела рулями и, как бы вздохнув, пошла вниз. Корабль выровнялся и как ни в чем не бывало поплыл дальше. А Устиновичу пришлось расстегнуть ворот комбинезона – несмотря на мороз и ветер, стало жарко. Выждав немного, он поднялся и зашагал дальше.

Дойдя до кормы, обошел стабилизатор, проверив на ощупь натяжение расчалок. И, усевшись на хребте, достал бинокль, приложил его к глазам. Находящиеся ниже его рули, идущие к ним штуртросы, ролики вплотную придвинулись к нему. Внимательно оглядел все. Главное – ролики, чтобы штуртросы не соскочили с них. Убедившись, что все в норме, убрал бинокль.

Над головой всклокоченные облака. Багровое пятно солнца, пробившись где-то у горизонта, кинуло на них розовые краски. Серые, нахмуренные, они вдруг зарделись. От них заиграла багряным цветом и оболочка корабля. Но ненадолго. Скоро все стало тускнеть. Внизу все затянуло сизой дымкой, накрывшей темные пространства лесов, снежные просветы полей. Там уже подступала ночь.

А здесь было еще светло и очень хорошо. И такой невероятный, хватающий за душу простор вокруг!