Григорий Коновалов - Истоки. Книга первая

Александр примкнул катер к вязовому пню, оглянулся: огромные седые, с черным подбоем крылья заносила над Волгой туча. Исчезали в перекипающей мгле плес Степана Разина, потом баржи. Белый двухпалубный пароход все еще пытался уйти от настигающей его грозы, но через минуту и он сдался: бушующий ливень втянул корму с поднятой лодкой, потом рубку капитана. Перед тем как исчезнуть в хмаре, пароход взвил пронзительный гудок и внезапно оборвал его, будто ему сдавили медное горло.

Вдруг из самой пучины вырвался глиссер. Дождь настигал его, а он, задирая разъяренный нос, летел к пристани – там еще безмятежно сверкали на солнце суда, оцинкованные крыши портовых построек.

Любуясь дождем, Александр захлестнул веревкой крест-накрест камень, привязал к якорной цепи. Широким шагом, ступая на носки, пошел к дому. Пушечным выстрелом жахнул вдогонку гром. Спину окатило ледяное дыхание торжествующего дождя. У крыльца Александр остановился. Грохочущий ливень опрокинулся на берег. Тугими ударами бил ветер по зеленым шапкам деревьев, перекипала листва дубов. Белая цветочная пурга бушевала над яблонями. Как из рукава, кинул ветер под застреху взъерошенную стаю воробьев. Будто чугунный кто протопал по крыше – тяжко застонали железные листы. Дробно рассыпался по ним картечный треск града.

В сенцах поджидал отец.

– Саша, иди сюда, – позвал он.

И когда сын вошел, Денис закрыл двери на крючок. Несмотря на полдень, в доме горел свет: так было темно от дождя, от низкой черной тучи.

«О-о-о-о!» – услыхал Александр чей-то стон. На цыпочках подсеменил к дверям Костиной комнаты. Ударил гром, свет погас. Коридорное окно, завешенное дождем, разливало мутный свет. За дверями опять взмыл звериный стон. Рывок – и Александр в темной комнате, переполненной этим неприятным стоном. В сумраке суетился кто-то у высокой кровати.

– Лампу! – приказал чужой голос.

Гроза плеснула в комнату зеленоватый свет, и в это мгновение Александр увидел на подушке косматую голову и выпуклые, измученные болью глаза Светланы. Снова тьма, снова яркий прибой грозового света, кровать, распяленный в крике рот, один за другим раскаты грома.

– Свет нужен! – требовательно повторил чужой голос.

Александр выбежал из дому, проворно влез на крышу. Яростно полосовал его дождь, заливая глаза и рот, но он, в резиновых перчатках, с плоскогубцами в руках, соединял разорванные в двух местах провода. А когда спустился весь промокший в сени, дал волю мелкой, знобкой дрожи. Зашел в чуланчик. На скамейке, свесив ноги, сидела Марфа. Нечаянно задел ее горячее плечо. Не отпрянула. Схватила его руку и задержала в своих, теплых.

– Замерз?

– Тебе что! Ты горячая, – невнятно сказал Александр, чуть шевеля сухими губами.

– Безобразник! Скажет, и послушать нечего.

Обнял мокрой рукой округлые, налитые плечи, притянул к себе.

– Пусти! Ишь ты, какой ловкий! – сердито сказала она, одной рукой отталкивая его, другой удерживая.

Полные раскрытые губы ее были близко от него; он неловко, обхватив голову, поцеловал. Марфа отскочила к окошку.

– С ума сошел?

– И пошутить нельзя, – пробормотал Александр и, уходя из чулана, услышал ее слова, сказанные со смехом:

– Тебе бы только шутить!.. Эх, Саша, жаль, очень молоденький. Не буду губить.

Александр вышел на веранду. Ливень ниспадал за Волгу; здесь же над садом и над белыми, потемневшими с наветренной стороны домами, сверкая в лучах солнца, серебрилась водяная пыль.

Перешагивая через лужи, подошел почтальон в мокрой фуражке, подал Александру письмо.

– Где ваш мальчонка-кудряш? Он утрось ждал письмо от отца. Может, это и есть то самое, – сказал почтальон.

– Это Юрию, заказное.

Александр вскрыл конверт. Два раза прочитал, не веря своим глазам.

«Как же это так? Одним ударом меняется жизнь», – думал он.

Вошел в дом. Избегая взгляда отца, позвал дядю:

– Пойдемте на пару слов, Матвей Степанович.

Остановились у вишневого куста.

– Шура, что-то случилось?

Александр потомил себя и дядю минутным молчанием, сказал, сдерживая дрожание нижней челюсти:

– К-к-костю убили. – И протянул письмо Матвею.

Тот смотрел на письмо, не решаясь взять.

– Может, тут ошибка? – сказал Матвей.

Денис заметил перемену в лице сына, когда тот вызвал в сад Матвея: сузились глаза, щеки выбелила бледность. Он немедля пошел следом за братом и Сашей. Они стояли у мокрого куста вишни, тихо разговаривая. Случилось так, что все трое как-то разом посмотрели в глаза друг другу, и Денис если не понял, то почувствовал что-то неладное…

– Ты, брат, не того, не стесняйся, мы с Сашей друзья. У нас тайны друг от друга нет! – Денис придавил рукой плечо Александра.

Матвей вынул из кармана просторного полотняного пиджака бумагу, протянул брату, но тут же снова отдернул руку. И этот непривычно нерешительный жест напугал Дениса.

Несколько раз перечитал письмо, беззвучно шевеля посеревшими губами. Сквозь шум в голове слышал: в западине у родника защелкал соловей и, будто захлебнувшись, замер. Снова теплый, влажный после дождя воздух наполнялся заботливым гулом пчел, сверкавших крыльями в лучах солнца. Грустен был запах вишневых цветов, томительно прян дух согревающейся земли.

В голове зашумело еще сильнее, и Денису показалось, будто вишневый куст стремительно, прямо в глаза вытягивает свои ветви. Он отпрянул, падая навзничь. Александр и Матвей подхватили его, усадили на лавку, он привалился спиною к стволу дерева. Долго не сходила серая бледность с его щек. Ноздри нервно вздрагивали. Он проводил по лицу ладонями так, будто умывался, сняв с усов мокрые лепестки яблоневого цвета, с бессмысленно странным видом посмотрел на них.

– Костя… Вот как вышло… А тут сердце… – тихо, но договаривая фраз, сказал Денис, а его бледные, внезапно выцветшие глаза смотрели в далекий заволжский простор.

– Светлане пока не надо говорить, – сказал Александр.

– Пока не надо, успеет, нагорюется, – согласился Матвей.

Денис выпрямился, голос обрел твердость:

– Пойдем к Любови Андриановне – Больше всего боюсь за Женю: впечатлительный, нервный. Где же Юрий?

Из сеней выбежали шумные, веселые мальчишки и девчонки, нагибались над грядками, ощупывая мокрые цветы. Женя и Лена бегали по саду, раскачивали молодые деревца, стряхивая на головы дождевые капли.

В калитке, опираясь раскинутыми руками о стояки, утвердился огромный – годовой под навес – Макар Ясаков.

– А что, сват, мой зятек не явился? – колоколом гудел Ясаков.

– Пока нет, Макар Сидорович.

– Ничего, сват, явится. Дело у него такое, значит, секретное.

– Секретное, а гудишь на весь поселок, – послышался голос Юрия за его спиной.

– Авакай, курмакай! Беда мне с моим голосом. Даже во сне замычу, жена пугается. Помяни мое слово, сват, родит Светка внука, и Костя тут как тут. Я спустил до жены директиву: готовь брагу на двух хмелях. Зятька угостить надо. Жена для совета, теща для привета, а хороший тесть – когда выпить есть, – говорил Ясаков. – Э-э, сват Юрас, ты совсем несмышленый.